Вне Зоны отчуждения

Накануне скорбной даты он сам обратился в редакцию с предложением рассказать о том, как это было. Принес благодарственные письма, привезенные из Чернобыля, фотографии с места катастрофы и несколько пожелтевших листочков с датами, цифрами и фактами той страшной трагедии. Историк по образованию, он любит точность во всем. А как участник тех событий не может допустить, чтобы эта часть нашей истории была передернута кем-то в своих меркантильных интересах.

О том, что в Чернобыле произошло ЧП, Анатолий Михайлович, как и большинство людей нашей страны, узнал из новостей лишь спустя несколько дней после случившегося. Поначалу советское правительство попыталось скрыть аварию. А когда стало ясно, что сделать это не удастся, о катастрофе сдержанно сообщили: на АЭС произошел пожар, несколько человек погибло, ликвидацией последствий занимаются добровольцы. А потом про Чернобыль как будто забыли, новых сообщений не было. И когда в двадцатых числах января 1987 года посыльный принес Анатолию Михайловичу домой повестку с требованием явиться завтра к семи утра в военкомат, ни о какой аварии в Чернобыле он даже и не подумал.

Ему тогда было 38 лет, он имел на руках диплом исторического факультета университета, а за плечами – армейскую службу в химразведке, 14 лет службы в милиции и работу воспитателем в школе-интернате.

В военкомате собралось 20 человек. После сдачи анализов восьмерым из них, в том числе и Анатолию Михайловичу, зачитали приказ о призыве на действительную военную службу сроком на 180 дней для выполнения особого правительственного задания – ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС. А дальше, как в цепной ядерной реакции, известной нам из школьного курса физики: сначала войсковая часть в Талды-Кургане, где было 90 человек, потом – сборный пункт в Алма-Ате, где собрали уже 200 с лишним человек, и собственно само место назначения – деревня Новоселки в 43 километрах от Чернобыля, где стоял полк численностью 1200 человек. Вокруг Зоны отчуждения Чернобыля — еще шесть таких же полков. В общей сложности – больше восьми тысяч человек — энергия, мощь, способная смести на своем пути любого врага! Казалось, неповоротливая управленческая машина союза, растерявшаяся в первые дни после аварии, к тому времени наконец-то развернулась и шарахнула на полную катушку – почище ядерного взрыва, но, как говорит Анатолий Михайлович и другие очевидцы, почти вхолостую.

Дело в том, что зимой работы на станции не велись, снегу было по пояс. Задействована была только рота разведки, которая каждый день выходила к границам Зоны отчуждения, делала замеры радиации и вновь и вновь выставляла красные флажки по ее периметру. Остальной народ спал, ел, смотрел телевизор, иногда ходил на расчистку снега. Кормили, ликвидаторов, кстати, отлично – мясо, каши, компоты в банках. Жили в палатках по 28 человек. Короче, ждали и… облучались. Радиация — коварный враг, которого нельзя ни увидеть, ни пощупать, ни попробовать на вкус. Почувствовать ее, говорит Анатолий Михайлович, можно только по характерному першению в горле и щекотанию в носу. «Это дурогонство, пустое расточительство финансовых и людских ресурсов», — говорит мой собеседник.

1 апреля работы на станции возобновились. Сооруженный над ней саркофаг надежд не оправдал и пропускал большую часть радиации, поэтому его решено было обкладывать свинцовыми плитами. Народ каждый день ездил в Чернобыль, а Анатолий Михайлович все сидел на вещевом складе: выдавал всему полку чистую одежду и постельное белье, а грязное возил в соседние районы на стирку.

Он уже стал подумывать о том, что поработать на станции ему так и не доведется, но однажды встретил своего знакомого Шухрата, работавшего поваром. Тот был в команде ликвидаторов. «Шурик, ты как туда попал?», — спросил он у паренька. «Ничего, дядька, и тебя «старшим» назначат, мы все там будем, — невесело ответил Шурик и уже чуть оптимистичнее добавил: — Зато тех, кто там побывал, сразу отправляют домой».

Анатолий Михайлович стал ждать. Закончился май, начался июнь, а о нем словно все забыли. В мае бросилось в глаза, что яблони, обычно набиравшие в это время цвет, так и не зацвели. Зацвели лишь в июне, и тут же на них завязались, а потом буквально на глазах выросли огромные плоды. Но аномалия эта касалась лишь яблок, да и то не всех сортов. Все остальное – сливы, груши, вишни – росли, как обычно. Срок его службы потихоньку подходил к концу, и тут его вызвали в штаб, приказали сдать склад и назначили старшим группы. Как и предупреждал Шухрат.

Выезжали в Чернобыль рано утром. Проезжали мимо оставленных людьми сел и деревень, зарастающих сорняками огородов. Сам Чернобыль тоже наводил ужас мертвыми глазницами окон зданий, выжженной природой и какой-то нереальной тишиной вокруг. На бронированных машинах подъезжали максимально близко к станции и получали конкретное задание, например, упаковать в спецмешки фонивший мусор. Радиация у станции зашкаливала, из-за этого моментально выходила из строя даже хваленая заграничная техника. Советский робот типа лунохода оказался самым крепким. Людям в полной экипировке возле станции можно было работать около часа, но такой одежды не было, поэтому на выполнение задания каждому человеку отводилось всего 3 минуты. Тех, кто задерживался, могли обвинить в умышленном членовредительстве и посадить на три года. Анатолий Михайлович еще с тремя солдатами крюками цепляли 95-килограмовые свинцовые плиты и бегом тащили к станции, следом бежали шплинтовщики, чтобы закрепить плиты.
Анатолия Михайловича выручало то, что всю молодость он занимался легкой атлетикой, даже выступал на международных соревнованиях за команду Узбекистана, когда жил там.

Работала каждая команда на станции 10-12 дней. В общей сложности в непосредственной близости к АЭС Анатолий Михайлович провел 36 минут.
При возвращении в полк все проходили пункт специализированной обработки, где снимали всю одежду и мылись с помощью спецсредств. Если после этого тело «фонило», мылись еще раз. Тех, кто «звенел» после трех «помывок», отправляли в Москву.

Но это бывало редко: все хотели жить и спецодежду, будучи на задании, не снимали. Правда, рассказывали случай, что в соседнем полку у одного ликвидатора под матрасом дозиметристы нашли радиационный песок. Ликвидатор сильно хотел домой, поэтому решил быстрее получить максимально возможную дозу облучения. Вместо дома поехал в тюрьму.

Как и рассказывал друг Шухрат, сразу после работы на промплощадке Анатолия Михайловича демобилизовали. В общей сложности он пробыл в Новоселках 155 дней. По возвращении женился, но заводить детей им долго не разрешали. Каждый месяц брали кровь на анализ и говорили: рано. Разрешили лишь в августе 1988 года. После этого у Анатолия Михайловича родились сын и дочь.

Напоминать о себе Чернобыль стал уже спустя несколько лет после поездки туда – головными болями, больной печенью и многим другим.

…По разным данным в ликвидации последствий Чернобыльской катастрофы участвовало от 300 тысяч до 900 тысяч человек. Еще около миллиона человек с 1986 по 1992 годы работали на зараженных участках десяти- и тридцатикилометровых Зон отчуждения ЧАЭС. Несмотря на то, что дури и неразберихи в руководстве теми работами было достаточно, люди работали честно.

Когда Советский Союз распался, ликвидаторы оказались разбросанными по всем странам бывшего СССР, многих с годами не стало, и появились желающие перекроить историю в свою пользу, перераспределив ответственность за аварию и лавры за ее ликвидацию по-своему, отодвинув истинных героев тех событий на задний план.

Задача тех, кто остался жив, считает Анатолий Михайлович, этого не допустить, сделать так, чтобы настоящая история не была утеряна и забыта нашими потомками, не попала в «Зону отчуждения» всенародной памяти.