«Понапрасну ни зло, ни добро не пропало»

Привел он из Библии и еще пару поразивших его фактов, в частности, «страшное» предсказание о том, что «наступят времена, когда женщины станут носить штаны», и что настанет такое время, когда у людей будут деньги, но в магазинах их принимать не будут, «нужно будет что-то типа талончиков». Впрочем, пригласил меня уважаемый ветеран, конечно, не для пересказа библейской истории, а для того, чтобы рассказать о собственной жизни. И скажу честно, слушая Виктора Егоровича, родившегося всего на полвека раньше меня, я порой удивлялась и ужасалась некоторым фактам из его биографии больше, чем страшным библейским «откровениям», сделанным два с лишним тысячелетия назад.

Мануйловка

– Родился я, – начал рассказ о себе Виктор Егорович, – в 1928 году, в нашей фамильной деревне Мануйловка Новосибирской области, что в трехстах километрах от Урска. Окончил три класса. А в четвертом, в марте месяце, впереди меня сидящий мальчишка случайно махнул рукой и пролил мои чернила: залил мне тетрадь и испортил одежду. Я его побил и выскочил в окошко. На этом моя учеба и закончилась. Решил идти работать в колхоз – помогать отцу сеять хлеб. Шел 1942 год, но отца на фронт не взяли из-за болезни. Когда-то в армии он переболел тифом и с тех пор мучился приступами астмы. Поэтому я частенько бегал его проведывать во время работы. Однажды нашел его на поле бездыханным. Отца отправили в больницу, а я остался сеять за него. Сеял-сеял, оголодал до невозможности, взял горсть зерна да и съел. Когда вернулся домой после работы, мать мне налила стакан молока, я его выпил и заумирал – пена пошла изо рта, пшеница, оказывается, была протравленной, кое-как мама меня молоком отпоила. Не она, точно бы умер тогда.

Голодно в нашей деревне было всегда: в колхозе родители работали практически за трудодни, денег не видели. Держали корову, но за нее 220 литров молока в год надо было отдать государству, и так во всем: за кур – яйца отдай, за поросенка – 40 килограммов мяса отдели. А чем кормить свою скотину – сам думай. В войну стало еще хуже. Питались тем, что картошку мерзлую копали да оставшиеся колоски на полях собирали.

В 1943 году отец не выдержал и решил бежать из колхоза в Гавриловку. Там жил мамин брат, который возглавлял в Гурьевске леспромхоз. Он давно звал нас к себе, обещал отца принять на работу без паспорта. Паспортов-то тогда, чтобы не бежали в город, колхозникам не выдавали. В общем, отец уехал первым, на разведку, а мы должны были приехать позже.

Гавриловка

Бежать вслед за отцом мы решили весной. Я пошел на работу в ночь, а мама предупредила: смотри, мы поедем рано утром, не пропусти нас. Я в то время плугарил, то есть тракторист управлял трактором, а моей обязанностью было опускать и поднимать плуг. Когда увидел своих, опустил плуг, спрыгнул на землю, да так и удрал, никому ничего не сказав. Ехало нас семеро: мама и мы – шестеро ребятишек, мне, самому старшему – 15 лет, самой младшей сестренке – три месяца. Нас довезли на лошади только до села Красного. Мама с братьями и сестрами осталась в селе у знакомых, а меня отправила в Гавриловку пешком, благо, направление, куда идти, я примерно знал, так как в 8 лет я с мамой уже ездил к дядьке в деревню. К ночи пришел в Горскино, увидел проезжавшую машину с глиной, потихоньку залез в кузов и доехал до Малой Салаирки. Там было здание почты с высокой завалинкой, забрался на нее и проспал до утра. А утром пошел в Гавриловку. Силы, конечно, были на исходе, потому как ел я последний раз в Красном, а с собой мне мама еды не дала – нечего было дать.
Когда пришел в Гавриловку, бабушка заохала: «Ты откуда?» А дядька, узнав, что сестра с детьми осталась в Красном, отправил за ними две телеги.

Надо сказать, что Гавриловка в те времена была очень большой деревней – не то, что сейчас. Уже мало кто помнит, но в те времена в ней работало минимум три мастерских, где делали глиняную посуду. В каждой – не меньше десятка рабочих. Из всех окрестных регионов ехали к нам за глиняными чашками, горшками, кувшинами. Благо, глина была своя. Я же стал работать вместе с отцом обувщиком.

Недалеко от Гавриловки располагалась часть, в которой около ста солдат занимались погрузкой леса в вагоны на железной дороге. Обувь у них от тяжелой работы быстро изнашивалась, вот мы ее и чинили. Была в этой работе одна радость: обедали мы в солдатской столовой, стало не так голодно.

Еще в мои обязанности входило отвозить до железнодорожной станции в Гурьевске приезжающих за лесом. Уезжали они в основном ночью. Однажды зимой меня, видно, хотели ограбить, и прямо на железнодорожном переезде ударили дубиной по лицу. От удара я потерял сознание, а спасло меня то, что лошадь была плохо объезженной, и, испугавшись, рванула назад. Очнулся я весь в крови уже около дома.

Барит

А через год, в мае 1944 года, в Барите освободилось место лесничего, и дядя предложил эту должность отцу. Так мы оказались в Барите. Отец работал в лесничестве, я – истопником в местной школе. К нам частенько приезжали агитировать из разных организаций, чтобы мы поступали к ним учиться. Однажды приехали из железнодорожного училища г. Белово, и я решил поступить туда. Только документов у меня никаких не было – из школы-то я в свое время удрал через окно. Выпросил у директора школы, в которой работал, справку, что, якобы, окончил шесть классов, и приехал в училище.

Училище наше славилось художественной самодеятельностью. Я тоже выучился играть на трубе, так что годы учебы прошли весело – мы то на фестиваль едем, то на концерт какой, то на конкурс. Несколько раз первые премии с конкурсов привозили. Однажды мне стопку книг за победу подарили, книги считались хорошим подарком.

В общем, отучился я и стал работать в Омске помощником машиниста паровоза. Через год приехал к родителям в отпуск, а мать с отцом и говорят: тебе уже 21 год, пора жениться. Мы с моей будущей женой – Надеждой Потаповной – маленько знакомы были. Они тоже баритовские. Семья у нее из раскулаченных, очень крепкие старообрядцы. Вот та Библия, что я вам показывал, это бати Карпа Библия – Надиного деда. Пришли мы к ним свататься, а мать ее первым делом спросила меня про веру – крещеный я или нет, готов ли перекреститься, потому что не положено у них, чтобы муж с женой разной веры были. Я сказал, что на все согласен. Так и уговорились. Через месяц свадьбу сыграли – я веру их принял, и батюшка нас обвенчал. Нынче 1 сентября будет уже 67 лет, как мы женаты, и я вам скажу, жена мне досталась очень хорошая, все всегда в нашем доме на ней держалось и держится, все в семье вокруг нее крутилось и крутится.
Привез я Надежду в Омск, она устроилась работать на танковый завод, а я работал на паровозе: за поездку надо было скидать в топку около 20 тонн угля, в месяц выпадало 7-8 таких поездок. Через год у нас первая дочка родилась, потом еще дети пошли. Всего у нас семеро ребятишек. Так как квартиры своей не было, Надя собрала ребят и уехала домой в Барит, а я вскорости тоже сюда перебрался, потому что стали вводить электровозы, а меня учиться не допустили из-за плохого зрения.

В Барите в те годы стояла геолого-разведывательная партия, занималась разведкой недр. Я устроился сначала младшим помощником бурильщика, позже стал бурильщиком. Так и отработал 30 лет, до самой пенсии.

Бурили мы и по всей области, и за ее пределами: в Гурьевске, возле Мариинска, Ижморки, в Рубцовске. Медь, железо, уголь – чего только не находили.

Дома тоже пахали, детей-то кормить, учить надо было, мы ведь всем семерым высшее образование дали. Два огорода сажали, дома полный двор скотины был – корова, свиньи, куры, по шестьдесят уток держали. Я столярничал – мебель делал себе и людям, вот столы эти (Виктор Егорович показал на большой круглый стол и маленький столик с красивыми резными ножками) – моих рук дело, была у меня своя коптильня, коптил все – рыбу, мясо, сало – и своё, и что люди приносили. Ко мне коптить очередь по 30-40 человек выстраивалась. То, что сейчас в магазине продают копченое, не идет ни в какое сравнение с моим. Там сколько коптят? Минут 20-30, не больше, а я по двое-трое суток окорока коптил – вот это было действительно вкусно!

У нас почти всё свое было, потому и здоровыми были, потому и дожили до таких лет. А сейчас что? Я когда-то всего горсть зерна травленного съел и то чуть не умер, а сейчас народ постоянно такую еду ест. Хлеб травленный, картошка травленная, скотина неизвестно какие корма ест, какие-то добавки в еду ей кладут. Ой, беда…

Несмотря на то, что работали, про Бога не забывали. Молилась, конечно, в молодости в основном Надежда, а я, как на пенсию вышел, стал и посты держать, и в церковь чаще ходить. Вот буквально в воскресенье разговлялись, пост Успенский закончился. Когда в 90-е годы вопрос встал о строительстве новой церкви, мы с еще одним мужиком – Абрамом, его уже нет в живых – сруб на саму церковь и на колокольню срубили, а ставили его уже другие люди.

Так вот, я к чему это все вам рассказываю? (Тут Виктор Егорович снова достал толстенную Библию). В Библии написано, что настанет время – будет всемирная война, из семи городов люди будут сходиться в один для житья, остальные будут пустыми. Так и будет, если не остановимся. Уже сейчас пустеют деревни, Гавриловка уже не та, Барит не тот, уезжают из маленьких городов, люди мрут.

В газете вашей прочитал на прошлой неделе статистику: средний возраст умерших женщин – 56, лет, мужчин — 50 лет. Разве это нормально? Подумайте об этом.

Жизнь каждого человека – уникальна. Такая долгая жизнь, как у Виктора Егоровича, вобравшая в себя множество переломных моментов истории, уникальна вдвойне. И та живость, с которой он рассказал историю своей жизни, говорит о глубоком ее осмыслении, она звучит, как назидание потомкам. Всё было – и плохое, и хорошее, и ничто не пропало даром, всё легло в судьбу, потому что трудился он, не покладая рук, и всегда чувствовал ответственность перед будущими поколениями.