… И смерть отступала

Отец мой, Афанасий Андреевич, был сельским учителем в небольшой деревне Листвяги Гурьевского райо­на. Когда я еще не ходила в школу, к нам в гости приезжали папины братья — старший Максим и младший Иван со своими семьями. За столом они очень хорошо пели русские и украинские народные песни. А мы с сестренкой Аннушкой всегда почему-то начинали плакать, чем приводили в недоуме­ние гостей и родителей. Взволнован­ные голоса поющих проникали в са­мое сердце, волнуя детское вообра­жение. У меня возникали образы геро­ев, судьбы которых ранили мое серд­це. Однажды, когда гости разъеха­лись, я спросила папу: «Почему дядя Иван, самый молодой из вас, такой старый? Он такой лысый и у него так много морщин на шее и на лице?» Тогда папа усадил меня на колени и сказал: «Слушай, доченька, внима­тельно и запоминай, что я тебе рас­скажу. Дядя Иван был партизаном, когда ему не было еще 18 лет. А я ушел на фронт. У нас была свергнута Советская власть на 100 км по обе стороны Сибирской железной дороги. Стали возникать партизанские отря­ды, которые вместе с Красной Армией в начале 1919 года начали освобож­дать Сибирь. Отступая, белогвардей­цы бесчинствовали. Партизанские от­ряды Западной Сибири объединялись в крупные соединения и громили кол­чаковцев, поднимали местное насе­ление на борьбу за Советскую власть. При выполнении одного из заданий партизан окружили каратели и захватили в плен. На расстрел повели се­мерых партизан, среди которых был и Иван. В четырех километрах от деревни Александровка, где жили мои родители и все родственники, в овра­ге их расстреляли. Стреляли в спину, поставив на колени. Иван был ранен.

На нем были надеты новые ботин­ки из яловой кожи. Когда каратели стали снимать ботинки, то обнаружи­ли, что Иван жив. В ярости они начали рубить ему голову и шею шашками. Нанесли одиннадцать ударов. Но на на спину, рассекли ему лицо пополам. Стояла жара, кровь на израненной голове запек­лась, что и сберегло чуть теп­лившуюся жизнь. Спустя ка­кое-то время, когда жара спа­ла, Иван очнулся. То и дело теряя сознание, он трое су­ток полз. И только на четвер­тые сутки его заметили жен­щины, собиравшие ягоды. Вначале они испугались ок­ровавленного человека и раз­бежались. Потом все же по­дошли поближе и по одежде опознали Ивана. Принесли его домой. Запекшуюся кровь отец с матерью и я отмывали настоем трав. Рану на лице схватили в нескольких местах суро­выми нитками, прокипятив их перед этим в настое трав. Голову обмотали холщовым полотенцем и скатертью. Состояние Ивана было очень тяже­лым, он то и дело терял сознание и в забытье рвался в атаку...»

Папа чуть раньше был демобили­зован из Армии. Он был тяжело ранен в живот и контужен. Врачи не взялись его лечить, признав безнадежным, а похоронная команда, посчитав мерт­вым, бросила в братскую могилу. Ког­да очнулся, пришел в ужас. Попытал­ся звать на помощь. Стоны и зов о помощи услышали его друзья, кото­рые разыскивали его на поле боя. Вытащили из могилы, перенесли в госпиталь. После тяжелой операции и лечения его комиссовали. Так он ока­зался дома, и когда израненного Ивана принесли домой, всеми силами вы­хаживал брата. Но ему пришлось не только выхаживать его, но и спасать от смерти еще раз. Кто-то донес кара­телям, что один из партизан при рас­стреле остался жив, и его прячут род­ственники. Каратели рванули в де­ревню. Отец узнал об этом, когда вре­мени на раздумья практически не ос­тавалось. Полуживого Ивана папа с дедушкой посадили на лошадь без узды и седла, настегали ее и направи­ли вдоль берега речки.

Только отец вернулся в дом, как туда ворвались каратели: «А, парти­зан... Сейчас мы тебе спустим шку­ру!» Их остановил окрик карателя, участвовавшего в расстреле: «Стой­те, тот моложе был!»

«А молодой-то ускакал вдоль реки!» — выкрикнул кто-то. Каратели на конях ринулись догонять Ивана — это и спасло отца от верной гибели. А Иван всегда был хорошим наездни­ком, и даже больной смог уйти от них, скрывшись в камышах. Проскакав несколько километров, постреляв, каратели решили, что убили беглеца и отстали. Так смерть отступила от Ива­на во второй раз. Долго потом его еще выхаживали, жажда жизни и моло­дость помогли ему победить болезнь.

Он был оптимистом, всегда был весел и уверен в себе. Женился. Се­мья у него была большая, шестеро детей. До Великой Отечественной войны он работал в колхозе, был бри­гадиром и заместителем председате­ля колхоза «Пчеловод» Гурьевского района. Когда началась война, ушел добровольцем на фронт. Мы все пла­кали, но дядя Иван был спокоен и весел. Папа попытался напомнить ему, что как партизан гражданской войны, бывший под расстрелом, он имеет отсрочку, и мог бы дождаться плановой мобилизации — ведь остав­ляет здесь шестерых детей... На что дядя Иван ответил: «Тогда, в 19-м, я умирал за Советскую власть, будучи холостым, а теперь у меня шестеро детей, их надо защищать, да и всех советских людей». Папа как будто чув­ствовал, что Иван не вернется, хотя и говорил: «Иван честный, смелый, ре­шительный, справедливый, две смер­ти пережил, должен же вернуться жи­вым!» Но он не вернулся. На третий раз смерть победила. Он погиб 1 ок­тября 1943 года. Посмертно он был награжден орденом Отечественной войны I степени. У детей Ивана Анд­реевича Лугового хранятся докумен­ты, орден, партизанская книжка и план­шет отца.

Похоронен дядя Иван в селе Кошеваловка Кировоградской области. В похоронке написано: «В бою за соци­алистическую Родину, верный воинс­кой присяге, проявив героизм и муже­ство, был ранен и умер от ран 1 октяб­ря 1943 года. Похоронен с отданием воинских почестей». Его имя увекове­чено на стеле в г.Салаире. Вечная память ему и таким, как он, героям, беззаветно защищавшим Родину и отдавшим свою жизнь за нас.