"Эвакуировать на себя" пришлось всю жизнь...

Девочка Катя выросла, сегодня она — Екатерина Степановна Легкова. В декабре 1999 года ей исполнилось 80 лет. Живет она в Гурьевске, а ее жизненный путь достоин славы Алек­сея Маресьева. За прошедшие годы она пережила столько, что хватило бы на несколько жизней. И узнавая ее историю, можно без конца поражать­ся, откуда столько силы воли, му­жества, терпения у этой женщины.

Когда Кате был годик, мать вто­рично вышла замуж, и семья пере­ехала в город Ленинск-Кузнецкий. Здесь прошло Катино детство. Она закончила семилетку, а потом семья переехала в Салаир — глава семейст­ва был родом из Гавриловки.

В 1935-м году Катя поступила в медицинский техникум в Прокопьев­ске. После его окончания год работа­ла в Ленинске-Кузнецком, затем — в Салаире на прииске «Малая Толмовая», в приисковой больнице. В обя­занности молодого фельдшера вхо­дило вести детский прием и ездить по вызовам. Перед Великой Отечествен­ной войной Екатерина Степановна несколько месяцев была санинспек­тором Салаира. И была у нее мечта — поступить в медицинский институт. В то время не было ни вечерних школ, ни подготовительных курсов, а в ме­дицинский институт надо было сда­вать физику, химию, русский язык и литературу. Для того чтобы «осве­жить» знания, Екатерина Степанов­на закончила 9-й класс средней шко­лы. А тут началась война. Как военно­обязанная Катя пришла в военкомат узнать, может ли она ехать в Томск учиться. Ей ответили, что пока фель­дшеры не нужны, на фронт берут медсестер, поэтому она может ехать на вступительные экзамены, а если понадобится, то ее и там найдут.

Катя поступила в институт. Вер­нулась из Томска в августе. И однаж­ды ночью получила повестку — явить­ся утром 30 августа в военкомат. Вместе с ней были вызваны в военко­мат еще 4 фельдшера — Зоя Смоленцева, Пана Краснова и Тася Емель­янова. Катю назначили старшей. Вру­чили ей пакет, на котором было напи­сано: "В штаб 23-й бригады". Один из военных сказал тогда: «Ну, это про­вальная яма». Девушки не придали значения этим словам, их смысл по­няли только тогда, когда прибыли на место назначения в Новосибирск. Оказалось, что штаб 23-й бригады формирует дивизии и отправляет их на фронт, одну за другой.

В сентябре еще не сформированная дивизия была доставлена па­роходом в город Асино Томской области, здесь проходило ее окон­чательное формирование. Ека­терине Степановне присвоили звание военфельдшера (сейчас это лейтенант медицинской службы). Об этом говорили два кубика и эмблема в виде чаши со змеей на воротнике ее шинели. А 19 ноября 1941 года 370-я стрел­ковая дивизия была направлена на Карельский перешеек.

«Тогда мы не знали, куда едем, — говорит Екатерина Степанов­на. — Где мы воевали, толком узнали только после войны, на встречах ветеранов, из газет­ных статей. А тогда никто ни­чего не говорил. Ориентирова­лись только по населенным пун­ктам немного. Ленинград был уже окружен, поэтому нам при­шлось ехать через Архангельс­кую область. До станции Нян­дома ехали эшелонами, потом пешком шли до Каргополя. Там стояли до февраля, а затем уже были переброшены в район бое­вых действий — на Северо-За­падный фронт. Немецкие войс­ка были в то время под Москвой,- окружили Ленинград, а между ними образовался коридор. Это место называли «мешком». Нем­цы очень хотели захватить «ме­шок» и образовать второе коль­цо блокады».

370-я дивизия приняла боевое крещение на этом горячем учас­тке около станции Пола Новго­родской области 28 февраля 1942 года.

«Когда мы приехали, — продол­жает рассказ Екатерина Степа­новна, — а ехали мы с Зоей Смоленцевой в последнем эшелоне, у нас уже была "полная деревня" раненых. К тому же первые наши два эшелона разбомбили, и поч­ти весь инвентарь погиб. Пер­вое время работали без хала­тов, делали из марли фартуки. Дивизия наша вступила в бой почти без оружия, с карабинами, редко у кого были автома­ты. Артиллерия наша была без снарядов. Поэтому раненых было ужас сколько, и за полмеся­ца дивизию «покрошили», оборо­ну держать уже было некому. Потом, конечно, пополнение при­шло. Но было страшно.

Наш медико-санитарный ба­тальон был всегда приближен к передовой, так как транспор­тировать раненых было не на чем. Есть такое понятие «эва­куация раненых на себя». Когда мы изучали военное дело в тех­никуме, все не могли понять, в чем оно заключается. Оказа­лось, что полк должен забирать из батальона раненых на своем транспорте, медико-санитар­ный батальон из полка — на сво­ем, полевой госпиталь из меди­ко-санитарного батальона — на своем... Это и есть «эвакуация на себя». Так должно было быть. Но на деле получалось непонят­но что. Полк с передовой бойцов забирал — где на лошадях, где волоком. А у нас транспорта не было. Легкораненые сами приходили, а вот с тяжелоране­ными было сложнее. Да и в госпи­таль нам самим приходилось их отправлять. Обычно использо­вали для этого попутные маши­ны. Привезут к нам в дивизию снаряды, а обратно эти «полу­торки», «трехтонки» шли по­рожняком. На них и отправляли раненых. Я из-за этого один раз чуть под трибунал не попала.

Была в то время командиром эвакотделения. В ту зиму с 41- го на 42 год было много снега, и морозы были. Февраль, март — еще холодно. А мне командир отделения приказал отправить тяжелораненых на открытых грузовых машинах. Накидали мы в машины соломы, выдали каж­дому по химической грелке, а что это для лежачего человека ? На каждую машину дали по одному байковому одеялу, и на все 9 машин -1 медсестру. 3 машины поехали не по той дороге, что нужно было, и сдали раненых в госпиталь другой, соседней Ар­мии. И умерло в дороге три чело­века. Приехал бригврач рассле­довать это дело. Вызвали меня. Захожу. За столом сидят бриг­врач, командир батальона, в стороне — комиссар и политрук. Командир батальона: «Вот, наэвакуировала мне!». Но бригв­рач, видно, не дурак был, рас­спросил меня, как было дело, я рассказала, что выполняла при­каз, а политрук, который слы­шал приказ командира баталь­она и присутствовал при пог­рузке раненых, все подтвердил. Это меня и спасло. Только меня после этого перевели на другую работу — в приемно-сортировоч­ный пункт».

За 8 месяцев, что Екатерина Степановна была на фронте — с февраля по октябрь 1942 года — 370-я дивизия освободила толь­ко 2 деревни, а пока дошла она до этих деревень, насчитали бойцы еще 11,снесенных с лица земли, сожженных, разрушенных.

Самые жаркие бои шли вес­ной и осенью. Но стычки наших с немцами все равно бывали каж­дый день, и каждый день гибли люди.

"Где-то в марте был такой случай. Пробрался немецкий снайпер на нашу сторону, при­строился на сосне и давай за­бавляться: стоит кому из со­лдат ноги приподнять, пошеве­лить ими — ранение в пятки. А мы понять сначала не могли, поче­му в этот день так много раненных в пятки? Его, конечно, вычислили и сняли. Несколько дней он потом у нас лежал, эсэ­совец, взгляд ненавистный та­кой, исподлобья..."

Медико-санитарный баталь­он располагался в лесу, в 4 кило­метрах от передовой. Нашлись умельцы — строили хорошие ша­лаши, к осени землянки стали делать. А кругом вода, болото. Если упадет ночью сапог случай­но-полон воды наберется. Спать ложились на плетёные пласти­ны. Клюквы кругом было море, она перезимовала, сладкая та­кая была. Только собирать ее боялись — кругом мины. Екатери­на Степановна как-то раз в воду упала, промокла, заболела силь­но, так ребята ей этой клюквы все же немножко набрали, она от простуды очень хорошо помога­ет.

"Очень дружны мы были, — вспоминает Екатерина Степа­новна. — Приедет концертная бригада, запоют песню про Ук­раину, а у нас Лиза с Украины. Она плачет, и мы все плачем."

А еще помнит до сих пор Екатерина Степановна те сухарики, которыми поделилась со всеми Зоя Смоленцева. Голодно на фронте было. Зоя Смоленцева — Зоя Степановна Бледных — и сей­час ходит к Екатерине Степа­новне в гости. После войны она много лет работала в физиока­бинете Гурьевской поликлини­ки.

В октябре 1942 года против одной 370-й дивизии было броше­но 3 дивизии немцев, а потом и четвертая. Снаряды доставали и до медико-санитарного баталь­она, и бомбили немцы часто. Са­молетов у них было много, а на­ших выскочит 2-3 истребителя, так что это за бой!

Медики работали не покладая рук. Медикаменты еще были, но бинтов не хватало. Однажды Екатерина Степановна принима­ла, как обычно, раненых в палат­ке. Командир взвода хотел ее в тот день подменить, но она отка­залась. Решила, что лучше после ночи еще день отработает, а уж потом ночь отдохнет. Раненых на двухъярусных нарах в палат­ке было полно. Поступил солдат, тяжело раненный в живот. В это время батальон уже бомбили, но медработники и не думали ос­тавлять свой пост. Так было всег­да. Екатерина Степановна ос­мотрела раненого и только разо­гнулась, стала диктовать сандружиннице (девушке из местно­го населения) результат осмот­ра, как рядом с палаткой упала бомба. «Я и слышала, как она летела», — говорит Екатерина Степановна. Ее перекинуло че­рез тяжелораненого солдата, сандружинницу тоже ранило в го­лову. А у Екатерины Степановны потемнело в глазах. Хватилась она — на их месте два желвака...

Из своей части ее быстро от­правили в полевой госпиталь, оттуда в эвакоприемник, даль­ше еще куда-то. Но на станции Бологое сняли Екатерину Степа­новну с эшелона как "ненадеж­ную". Состояние ее было тяже­лое. От разорвавшейся бомбы была такая сильная воздушная волна, что лопнули у нее височ­ная и лобная кости, было силь­ное сотрясение мозга. Она не помнит, теряла или нет созна­ние, но в состоянии глубокого шока находилась в течение ме­сяца. Сразу бы к хорошему глаз­ному врачу, может, и удалось бы спасти зрение. Но в военной су­матохе направляли Екатерину Степановну из одного госпиталя в другой. Из Бологого — в Ярос­лавль, из Ярославля — в Костро­му.

«Лежу я в Костроме, никто из медиков ко мне не подходит. Только приносят завтрак, обед, ужин... Я спрашиваю, что ж мне и перевязки не назначают? А в ответ — а у нас глазного врача нет. Что ж тогда вы меня дер­жите здесь?»

Отправили Екатерину Сте­пановну опять в Ярославль, а потом — в Казань. Уже в Казани в госпитале она пролежала четы­ре с половиной месяца.

«Возможно, будете видеть», — не раз слышала эти слова в те дни Екатерина Степановна. И ни­когда не теряла на это надежды. Хотя после поняла, что говорили ей это только для утешения. И тогда она решила: — приеду домой — до Филатова доберусь. Это был знаменитый одесский академик, который первым сделал пере­садку роговицы глаза.

В Казанском госпитале было три отделения — хирургическое, терапевтическое и глазное. Но в глазном отделении не было ни одной женской палаты, и Екате­рину Степановну положили в хи­рургию. Сначала врач к ней при­ходил, потом ее стали водить на прием к врачу. И на одном из таких приемов врач спросила: «Познакомить Вас с нашим Жо­рой?» И привели Екатерине Сте­пановне кавалера. У Елизара Федоровича Кузнецова было пу­левое ранение в голову, он полу­чил его под Сталинградом. Пуля попала чуть ниже правого виска и вышла под левым глазом, зре­ние было потеряно. Родом он был с Волгоградской области, эта местность была еще окуппирована немцами, поэтому после

госпиталя Жора с Катей поехали на ее родину — в Салаир. Было это в марте 43-го года. В тот год в Салаир вернулось с войны еще шесть ослепших человек.

Сначала молодая семья жила вместе с родителями Кати. Они снова учились жить. Чистить картошку, мыть пол, топить печь. Вскоре у них появилась дочь Лиля, затем еще одна — Тома. Купили домик, стали жить са­мостоятельно, даже корову за­вели.

Екатерина Степановна, как и планировала, добралась до Фи­латова. Это было в августе 43-го года. Знаменитый академик был эвакуирован вместе с институ­том и госпиталем в Ташкент. Владимира Петровича Екатери­на Степановна попросила об од­ном — чтобы он рассказал правду.

Осколки пошли веером, попа­ли в правый глаз, в переносицу, в кость пониже правого глаза (пос­ледние два осколка до сих пор прощупываются на лице). Один осколок прошел через носовую кость и рассек левый глаз. От­слоение сетчатой оболочки, травматическая катаракта, вмес­то стекловидного тела внутри глаза образовалась гематома — кровяная опухоль, которая как следует не рассосалась и про­росла рубцами в соединитель­ные ткани. Такой был диагноз. Сетчатку после ранения нужно было прислаивать в течение 3-4 дней, а Екатерина Степановна в госпиталь попала только на 22 сутки. Организм молодой, все зарубцевалось. Вернуть зрение можно было, только сделав пере­садку глазного яблока, а до этого медицина до сих пор не дошла.

Филатов посоветовал сде­лать в любой больнице операцию: вынуть остатки правого глаза, движения которым причиняли боль. Такую операцию сделали Екатерине Степановне в Про­копьевске в 1945 году. Она те­перь знала, что не будет видеть.

Но она знала, что будет жить, будет жить ради детей.

После войны Екатерина Сте­пановна с мужем взяли 15-лет­нюю сиротку, а через год эта сиротка увела мужа у Екатери­ны Степановны. Но ни разу во время рассказа ни в чем не уп­рекнула бывшего супруга Екате­рина Степановна. «Он неплохо ко мне относился, — говорила она. — Мы переписывались с ним и его сестрами почти до самой его смерти (1984 года), дочь Лиля в 1980-м году ездила всей семьей к нему в гости в совхоз под Арма­виром Краснодарского края».

Чтобы растить детей, Екате­рина Степановна хотела приоб­рести специальность. Тогда создавались специальные музыкальные школы для ослепших на войне. Такие школы были в Ново­сибирске, Свердловске, Курске, Ростове, Загорске и т.д. Сначала их было много. Но пока узнала Екатерина Степановна, что в Новосибирске есть такая школа — ее расформировали. В Челябинске распоряжение образовать школу было, а средств не выде­лили, в Иваново брали только со своей области. В 1949 году Ека­терина Степановна вновь напи­сала письмо в Ростовскую му­зыкальную школу для слепых, и пришел ответ: «Набор есть, но принимаем только мужчин». И все же она рискнула. Детей оста­вила с родителями, продала ко­рову и поехала в Ростов.

В разговоре с директором школы, который тоже был фрон­товик, она пошла в наступление: «Воевать, так вместе, а специ­альность получить — женщины прокаженные, что-ли?». Оказа­лось, что просто при школе нет женского общежития. Но дирек­тор согласился с настойчивой абитуриенткой, что можно снять частную квартиру: Она сдала экзамены и поступила.

Через три дня в эту школу приехал и Жора. Два года они учились вместе. И Жора снова предлагал Екатерине Степанов­не жить вместе. Но она чувство­вала, как мечется он между ней и той сироткой, и сказала, что сходиться да расходиться — только людей, смешить. А в школе учился слепой неженатый фрон­товик из Ростовской области — Вася Легков, с ним Екатерина Степановна и сошлась.

Через два года школу расфор­мировали, одни поехали доучи­ваться в Астрахань, другие в Курск. Вася в Курск не поехал, а Екатерина Степановна решила доучиться. Она рассудила так: "Поживется нам вместе или нет- неизвестно, а специальность мне нужна, чтобы детей на ноги под­нять".

На третий курс она поехала беременная. Договорилась с ди­ректором, что второй семестр будет заниматься самостоя­тельно, дома, а экзамены при­едет сдавать. Сколько на педсо­вете было возмущений — отчис­лить Легкову! — Екатерина Сте­пановна узнала после. В марте родился Саша, а в мае она с ним и старшей дочерью Лилей поеха­ла в Курск. Лиля сбоку, Саша на руках, баян сзади — сходит Екате­рина Степановна с трамвая, а ее однокурсники как раз идут мимо, на концерт в музыкальное учи­лище для зрячих. Увидали — кто баян хватает, кто Сашку...

Каково было слепой женщине с двумя детьми учиться, трудно представить. Тут еще с кварти­рой неурядица вышла, пришлось самовольно захватить неболь­шой кабинет для индивидуально­го обучения, обустроиться в нем. Опять были недоброжелатели, требовавшие ее отчисления, но директор обязал коменданта прописать Легкову (без пропис­ки она не могла получать пен­сию).

И все же больше ей встреча­лись хорошие и добрые люди, которые всячески помогали. Ночью, пока Екатерина Степа­новна занималась на баяне, за детьми присматривала технич­ка — тетя Маша, однокурсники водились с Сашей, пока Екате­рина Степановна сдавала экза­мены, повара в столовой и детей ее кормили. Когда Саше исполни­лось 8,5 месяцев, она отвезла его домой, надо было готовиться к "госам".

Закончила Екатерина Степа­новна школу, получила диплом. Но пока она доучивалась, свек­ровь нашла сыну зрячую невес­ту, и вернулась Екатерина Сте­пановна в Салаир. Да вернулась беременная, родила двойню. Мальчик умер маленьким, оста­лась девочка Таня.

Сначала Екатерину Степанов­ну пригласили заниматься само­деятельностью в ту больницу, где она работала до войны. По­том ей предложили быть музы­кальным работником в одном из детских садов. Платили в детс­ких садах немного, четверть ок­лада, но в одном саду получала Екатерина Степановна четвер­тинку зарплаты, в другом чет­вертинку, еще в школах подраба­тывала, вот и получалась непло­хая добавка к пенсии.

Через несколько лет Вася стал писать ей письма, слать посыл­ки, звать к себе. Со зрячей, види­мо, не сложилось, нашла она себе полноценного мужа. И Екатери­на Степановна после 12 лет раз­луки поехала.

Очень хорошо приняли ее с детьми на хуторе Большая Федо­ровка Ростовской области. Пон­равились Екатерине Степанов­не эти места. Как понравились? Она уже не видела, но чувство­вала свежий деревенский воз­дух, запахи цветущих садов.

"Когда я захожу в незнакомую комнату, — говорит Екатерина Степановна о своих ощущениях, — через некоторое время появля­ется как бы внутреннее зрение, зрение всем телом, и у меня складывается ощущение пространства. А уж если я пройду и пощупаю предметы, то имею полное представление об этой комнате".

Был свой дом, большой учас­ток — 35 соток. 25 возле дома и 10 отдельно, там были только виш­ни посажены. Научилась Екате­рина Степановна делать варенья, компоты, консервировать ово­щи, в Сибири этого еще не дела­ли. Держали Легковы поросят, утят. Еще запомнились те годы Екатерине Степановне замеча­тельным отношением к бывшим фронтовикам. То ли потому, что были те места оккупированы немцами во время войны, но от­носились очень доброжелатель­но и уважительно. Председатель колхоза тоже был фронтовик. Ежемесячно давали бесплатно за счет фонда колхоза по 20 кг муки, по 3 л растительного мас­ла, зерно для хозяйства, осенью выписывали овощи.

В 1973 году муж Екатерины Степановны умер, и она верну­лась в Салаир.

Она снова работала. Часто бывала на встречах ветеранов. И всех удивляла своей приспо­собленностью к жизни. Она всег­да брала с собой вязание или шитье — не любила сидеть без дела. Она и до сих пор и готовит сама, и стирает, и шьет, и пря­дет, играет на баяне и поет заме­чательно. Ее дочь, Лилию Елиза­ровну Старкову многие в Гурьевске знают, она работает лого­педом в детском саду №1, мно­гие годы заведовала этим уч­реждением. Сын Саша живет в Санкт-Петербурге, Таня — в Гурь­евском совхозе.

Екатерина Степановна и до сих пор живет ради детей, делит­ся с ними своей пенсией, когда надо, приглядит за правнуком. И очень благодарна той женщине-врачу, что познакомила ее в гос­питале с Жорой и сказала: "При­едете Вы домой, семью создать будет трудно. Выходите замуж, рожайте детей, даже если не будете жить с мужем, будете жить ради них".