Кто говорит, что на войне не страшно, тот ничего не знает о войне

Так случилось, что буду­чи немкой по национальнос­ти, она воевала по эту сто­рону окопов. Предки Фриды Адамовны переселились в Россию еще при Екатерине II. Как и великая императри­ца, они полюбили русскую землю, быть может, больше, чем сами русские, всегда стремящиеся брать пример с заграницы, и стали ее счи­тать своей родиной.

Родилась Фрида Гепферт на юге Украины в 1918 году, потом ее семья переехала в Запорожье, там она окончила школу. Поеха­ла учиться в Ленинград, пос­тупила в военно-механичес­кий институт. Стать инже­нером помешала война. К тому времени, когда она на­чалась, Фрида успела закон­чить только первый курс. Ин­ституты закрыли. Парней забрали в армию, а девча­там дали в руки лопаты и отправили рыть противотанковые рвы вокруг северной столицы Рос­сии. «Я и лопату-то не умела дер­жать, — вспоминает Фрида Адамовна. — Копаю, а один мужчина говорит мне: "Ты, милая, лопату-то переверни...".

Война научила девушек не только орудовать лопатами. Через некото­рое время их направили на курсы медицинских сестер. Отучившись два месяца, они были распределены в Ленинградский госпиталь.

Фрида Адамовна считает, что эта работа и спасла ее от голодной смер­ти. Потому что у тех, кто работал, паек еще был ничего — небольшой кусочек черного-пречерного хлеба (грамм 50) да сухарик из НЗ, да супы в госпитале какие-то варили.

Людям, которые перенесли бло­каду вне армии, вне работы, было гораздо труднее.

В госпитале медсестры уха­живали за ранеными — делали пе­ревязки, ставили уколы. А поми­мо этого стирали бинты, мыли пол, кормили больных, переправ­ляли их в бомбоубежище во вре­мя сильных бомбежек. Ходячих мало было, так что натаскались носилок с бойцами вверх-вниз медсестрички вволю. Уже после войны, в Гурьевске, пришлось однажды в больнице Фриде Ада­мовне «прогуляться» на носил­ках. Говорит, интересное было ощущение: то все я таскала эти носилки, а тут, наоборот, меня несут.

Бомбежки в Ленинграде были страшные. Можно было на часы не смотреть: если немцы начи­нают бомбить, значит 6 или 8 часов. В Ленинграде ведь были большие запасы продуктов, но в самом начале войны продукто­вые склады были разбомблены. После зимы 41 -го года люди ходи­ли на это место, выгребали из земли все, что можно, ели про­дукты вперемежку с землей, лишь бы голод унять.

В обязанности медсестер вхо­дили также дежурства на черда­ках — сбрасывали с крыш зажига­тельные бомбы, обход кварта­лов — следили за соблюдением светомаскировки. «Однажды, — вспоминает Фрида Адамовна, — видим на одном из этажей свет. Поднимаемся, а там девушка мертвая лежит, свет выклю­чить некому...»

«На работе, — продолжает Фрида Адамовна, — не так страш­но было, некогда было думать о том, что может случиться, не­когда бояться было. А вот когда смена закончится, домой пой­дешь, тут и страхи начинают­ся, и появляется жуткий голод.

Особенно трудно было зимой. Помещение госпиталя не отап­ливалось, морозы были сильные, и на стенках выступал иней. Больные лежали под двумя, тре­мя матрацами. Потом устано­вили небольшую буржуйку, го­товили на ней горячее. Канали­зация тоже не работала. Воду и прочее выливали прямо за окна. На домах были такие наросты... Думали, весной, когда все рас­тает, Ленинград захлестнет волна инфекционных болезней, но нет...

Все-таки ленинградцы осо­бый народ, им сила духа помогла выстоять, пережить блокаду. Пришла весна, и женщины, сла­бенькие, уже надели шляпки, под­красили губки, улыбаются. Вмес­те с этими улыбками вышла на улицу и вера в Победу — коль пережили такую трудную зиму, то и блокаду переживем...

Через некоторое время в гос­питаль стало меньше посту­пать раненых, больше-дистро­фиков. Их поднять на ноги было труднее всего... И медсестры к тому времени выбились из сил. В помощь к нам стали присы­лать вольнонаемных женщин из города, но они совсем шатались от голода...»

Осенью 1942 года Фрида Ада­мовна вместе с ранеными пере­правлялась на пароме по «доро­ге жизни» — Ладожскому озеру на Большую землю. Тоже страхов натерпелись, впереди паром с эвакуировавшимся институтом пошел на дно. Но обошлось. За­тем была длинная дорога в Си­бирь. На поезде ехали больше месяца. Много видели разбом­бленных поездов, мертвых лю­дей под откосами. Убегая от бом­бежек, падали, поджимая под себя руки и ноги, для того, чтобы если умереть, так сразу, чтоб не остаться калеками. Только за Уралом вздохнули спокойно — над головой не гудели немецкие са­молеты.

Из Новокузнецка, куда при­был эшелон, Фриду Адамовну и еще несколько девушек напра­вили в Гурьевский военкомат. Здесь их демобилизовали. Они еще долго ходили, просились об­ратно на фронт, конкретно — в Ленинград. Но их не взяли — хва­тит, натерпелись. К тому же Ленинград «разгружали» — гото­вились к прорыву блокады.

Работали девушки в Трансгуже, была такая организация — гу­жевой транспорт. При ней был небольшой цех по выделке ов­чин. Тяжелая, ручная работа — жесткую шкурку сделать мяг­кой, пригодной для изготовления из нее тулупов для фронта. От­кормили здесь худых-прехудых девушек овсянкой, выделили им овчины, сшили они на зиму барчатки — шубки такие. После Фриду Адамовну взяли бухгалтером в санэпидемстанцию. Приходилось сидеть ночами, осваивать

азы нового дела. Она брала все документы за предыдущий ме­сяц, пересчитывала их заново, чтобы понять, что к чему, а по­том уже «сводила дебет с креди­том» за текущий месяц. Так до самой пенсии и трудилась Фрида Адамовна бухгалтером, только уже в горздраве. Здесь, в Гурьевске, познакомилась она со сво­им будущим мужем Николаем Поликарповичем Семеновым. Он работал все послевоенное время в прокатке, сейчас на за­воде трудятся два сына Семено­вых — Юрий и Анатолий, дочь Люда посвятила свою жизнь медици­не. На глазах у Фриды Адамовны выросли внуки и правнуки, и она по праву гордится своей боль­шой семьей.

Через некоторое время после свадьбы Фрида Адамовна вновь взяла девичью фамилию — для того, чтобы легче было найти ее родственникам, которых разбро­сала война. И она их искала. И нашла. Родители в начале войны переехали на Дальний Восток, жили в Комсомольске-на-Амуре. После смерти отца Фрида забра­ла маму к себе в Гурьевск. Наш­ла она и других, не столь близких родственников...

Бережно хранит Фрида Ада­мовна военные награды — свои и мужа — орден Красной звезды, ордена Великой Отечественной войны I и II степеней, медали. Они говорят о том, что родина помнит о тех, кто вынес на плечах Великую Отечественную войну, благодарна им.

Меня интересовал один вопрос, и я все же задала его Фриде Адамовне. Не ощущала ли она в годы войны особого к себе отношения, ведь все-таки она немка? Нет, абсолютно. Она вместе с другими ненавидела фашистов, работала не покладая рук, оставив на войне частичку своей жизни. И ни разу никто не спросил у нее паспорта, не упрекнул за происхождение. Для советского народа критериями оценки человека всегда были его дела.