Пилотка, или Два дня весны сорок пятого года

Тогда наши героические воины добивали фашистское отродье в их логове, а с войны изредка уже возвращались солдаты — кто без руки, кто без ноги.

Одного такого однажды я увидел идущим по нашей улице. Он шел, опираясь на трость и припадая на толстую деревяшку, которая заменила ему потерянную ногу. По вещмешку за спиной я понял, что солдат возвращается с войны, а потому сразу побежал позвать бабушку. Она ходила встречать всех прибывших с фронта, надеясь хоть что-то узнать про двух своих погибших сыновей — моего отца и его брата.

Выйдя на улицу, бабушка окликнула солдата, пошла к нему, и вдруг с ней что-то случилось. Она вскрикнула и кинулась ему на шею, заплакала громко, навзрыд.

Ничего не понимая, я подбежал к ним и уж подумал: «Может, это мой папа?»

Но, увы, это был наш сосед, а бабушка плакала от того, что сосед ушел на войну вместе с моим отцом, а вот вернулся один.

Бабушка причитала: «Дорогой ты мой, где же ты оставил моего сыночка Тиму?» Солдат смущенно оправдывался, говоря: «Извини, мамаша, не уберег Тимофея, видишь, сам на деревяшке...»

Они сели на скамейку у калитки. Бабушка всё расспрашивала о сыне, а я с любопытством разглядывал деревяшку, которая не гнулась в колене, а потому, когда солдат сел, то она уставилась на меня, как пулемет.

Солдат, узнав, что я сын Тимофея, обнял меня крепко, по-отцовски прижав к себе, потом вдруг снял свою пилотку, нахлобучил её мне на голову и после сказал: «Помни отца, он такую же носил».

Пилотка была мне большеватая, выгоревшая, пропахшая солдатским потом, но зато с настоящей красной боевой звездочкой. Я пришел в неописуемый восторг, и сразу побежал к моему другу Вовке похвастаться подарком, как будто это я вернулся с войны. Я носил ее, не снимая, а на ночь прятал под подушку, потому что мама захотела бросить ее в печь. Так длилось недолго, потому что однажды...

День второй

...Однажды, выйдя во двор, я вдруг услышал звуки духового оркестра.

Выбежав на улицу, я заметил на дороге идущую от военного городка группу людей.

Погода была теплая, солнечная, а потому я, как был, босиком, так и побежал им навстречу. Это был военный оркестр, и играл он марш, а за ним шла толпа людей, видимо, с фабрики, что за военным городком.

Я пристроился к идущим и зашагал, стараясь ступать в такт с маршем. Но тут к музыке присоединился сигнал машины. Все оглянулись. Нас догонял грузовик — он и сигналил. Музыка смолкла, а идущие стали сторониться, чтобы пропустить машину. Но грузовик, поравнявшись с нами, остановился, из кабины выглянул водитель и стал приглашать музыкантов в машину, крича: «Садитесь, я тоже на митинг!» Но руководитель колонны строго сказал: «Проезжай, у нас приказ идти пешком и собирать людей». Наша окраина, именуемая Заречье, в ту пору была еще не радиофицирована, и собрать людей на митинг решили именно таким путем.

Тогда водитель повернулся к нам: «Кто на митинг — садитесь!» Эх, что тут началось! Молодежь с криками и визгом буквально облепила машину, забираясь в кузов со всех сторон. Машина была военной американской, ее, помню, называли «Студебеккер». Я без помощи, конечно, залезть не смог, и только снизу с завистью смотрел на счастливчиков.

Я не знал тогда, что такое митинг, но прокатиться на машине мне очень хотелось. Один парень, поняв мое желание, склонился ко мне через борт, протянул руки и крикнул: «Давай!» Я вскинул ручонки, в один момент взлетел в кузов и, довольный, присел на корточки у заднего борта.

По бокам кузова были сиденья, но их, конечно, всем не хватило, человек пятнадцать поехали стоя, и потому, когда машина тронулась, вся эта толпа повалилась назад, на меня. Я думал, что меня задавят...

Оправившись от испуга, молодежь сгруппировалась: все сбились в кучу, обнялись, девчонки запели «Катюшу», а парни подхватили. Песня лилась под монотонный гул мотора, но этот звук как-то странно, чудом, слился с песней, и казался ничем не хуже любого музыкального сопровождения. Это было что-то незабываемое, ничего подобного я никогда больше не слышал.

Улица кончилась, мы подъехали к мосту через Бию, но машина свернула влево и остановилась у песчаного карьера, похожего из-за своих пологих краев на амфитеатр.

Я подошел к краю. Вкруговую, по склонам стояли сотни людей. До этого я еще не видел такого скопления народа. А внизу, посредине карьера, как на арене цирка, стоял грузовик с опущенными бортами.

На машине стояли несколько человек. Они что-то говорили, почти кричали, но до нас долетали только отдельные слова. Из разговора людей я и понял, что это митинг. Но не простой, а в честь дня Победы. Ораторы срывали голоса — их заменяли другие. И когда последний из них крикнул «Ура!», наш «амфитеатр», можно сказать, взорвался. Как гром среди ясного неба ахнуло многоголосое «Ура!!!», а потом все заговорили, оживились, слезы и смех были вперемежку. Стоявший в стороне духовой оркестр заиграл, двинулся на мост, и все мы пошли за ним.

Да, а пилотку тут мне пришлось отдать, вернее, продать молодому солдату, который потерял свою, когда ехали на машине. Я не хотел отдавать, но он меня упросил, отдав за нее все, что у него было — 3 рубля и еще какую-то мелочь.

По дороге домой я зашел на базар и на все 3 рубля купил карамельки- «подушечки» — целых три штуки. Одну хотел оставить младшей сестренке, но не утерпел и съел все три штуки.

Вот таким мне запомнился День Победы и первый митинг в 1945 году.