Статья шестая: СТАТЬИ, ОЧЕРКИ, КОРРЕСПОНДЕНЦИИ РЯДОВОГО СОТРУДНИКА ГАЗЕТЫ МИХАИЛА НЕБОГАТОВА

Первые же задания Небогатов взялся выполнять с большим энтузиазмом и ответственностью. И они, написанные качественно, сразу же шли в номер. Вот как об этом говорится в биографии поэта, которуюя составила на основе материалов из архива и своих собственных разысканий (это вошло в книгу «ТАКОЙ, КАК ЕСТЬ…» к 95-летию М. А. Небогатова в раздел «Биобиблиография Михаила Небогатова»): «…М. Небогатов охотно принимал участие в занятиях литературной группы «Среда», и в том же 1945 г. ему предложили перейти на работу в газету. С 1946 г. М. А. Небогатов – литсотрудник (литературный сотрудник) «Кузбасса». Работа ему нравилась, статьи, которые он готовил, были удачны и все шли в номер. Однажды Михаил Александрович, получив задание редакции, познакомился с Героем Советского Союза лётчиком Василием Лыковым, который после тяжёлого ранения был демобилизован и по возвращении с фронта работал на заводе конструктором. Очерк о нём получился очень хороший, был напечатан в следующем номере газеты (Вот бы найти его! – Примечание Н. Инякиной) и получил одобрение главного редактора газеты Арсена АрсеновичаБабаянца. В воскресных номерах газета давала литературную страницу, и на ней обязательно печатались стихи М. Небогатова. В основном это были стихи о только что прошедшей войне, стихи о любви. Много и оперативно писал он и на «злобу дня», выполняя так называемые социальные заказы редакции. Это было началом серьёзной, осознанной литературной работы». (О стихах мы поговорим подробно и отдельно в одной из ближайших статей цикла. – Примечание Н. Инякиной).

Некоторые из публикаций того периода мне удалось разыскать. Их я и хочу предложить вниманию читателей. Работа над исследованием ретро-номеров в полном разгаре. Небогатова-журналиста я не очень хорошо знаю – больше как поэта и автора многочисленных дневниковых записей (и, конечно, обзорных статей в рубрике «Факультет молодого литератора» в областной молодёжной газете «Комсомолец Кузбасса»), и мне захотелось поработать и в этом направлении, чтобы портрет поэта-фронтовика стал полнее. Мне пока не удалось обнаружить самый первый очерк или корреспонденцию, а очень хотелось бы! Будем надеяться, что мне ещё повезёт…

А в сегодняшнейстатье мы как раз и увидим Небогатова-журналиста. Хотя в последнем материале подборки – а это будет фельетон, написанный в соавторстве со старейшим журналистом Павлом Иосифовичем Бекшанским, редактором первого небогатовского сборника «Солнечные дни», –не смог Небогатов далеко уйти от литературной темы – она, всё-таки, брала над ним верх!

Давайте почитаем эти первые журналистские опыты бывшего командира взвода ПТР (противотанковых ружей), а теперь – сотрудника редакции областной газеты в хронологической последовательности. И пусть Вас не смущает, что под некоторыми корреспонденциями стоит фамилия «М. Александров» – это псевдоним, под которым у Михаила Небогатова иногда печатались его материалы. (Случится подобное и со стихами: одно из них, знакомое мне, под названием «Колхозная весна», в газете подписано, как «Н. Михайлов».Сначала я оторопела, а вчитавшись, вздохнула облегчённо: это отец – автор стихотворения!).

(1946)

МОЛОДЫЕ ПАТРИОТЫ

К токарно-револьверному станку подошла молодая девушка. За мутным, запылённым стеклом большого окна розовело февральское утро.

Остановившись на минуту у окна, Зоя Колесник задержалась взглядом на крыше соседнего цеха, поблёскивающей от косых солнечных лучей, и подумала:

– Скоро весна! Четвёртую весну встречаю на этом месте.

Потом она повернулась к станку, взяла с верстака шершавое металлическое кольцо и привычным приёмом вставила его в патрон. Включила мотор, подвела к патрону револьверную головку с резцами, и вот тонкая серая пыль стружек завихрилась перед глазами.

Следя за нею, Зоя погрузилась в воспоминания. В памяти всплыли первые месяцы войны, осень, которая застала Зою, ученицу десятого класса, в незнакомой обстановке шумного завода. Каким загадочным показался ей тогда станок! Зоя невольно улыбнулась этой мысли. И вдруг услышала возле себя знакомый голос:

– Что это ты смеёшься?

Рядом стояла Маша Сочнева, комсорг цеха.

– Слушай, Зоя. Серьёзное дело. В перерыве организуем митинг. Есть предложение сделать подарок Красной Армии – десять моторов сверх плана. Как ты думаешь, справимся?

– А что же тут страшного?

Маша посоветовала:

– Ты, как бригадир, поговори со своими девчатами. Подготовь их.

***

После митинга, на котором все рабочие цеха поддержали решение молодёжи, Шура Молчанова, бригадир обмотчиц, сказала подругам:

– Ну, девушки, придётся поторапливаться, не отстать бы от других.

Перед Шурой – небольшой корпус будущего мотора – статор. На внутренней стенке его чернеют многочисленные пазы, заполненные бумажными гильзами. Соединив несколько секций – проволоку, обмотанную толстой ниткой, – Шура вставила их одним концом в гильзу, а другой для прочности связала.

Всё меньше пустых гильз, всё полнее внутренность машины. Наконец, подключив концы фаз к амперметру, Шура проверила исправность прокладки. Всё в порядке. Можно отправлять статор в цех, где он будет пропитываться лаком.

…Когда Шура впервые пришла на завод, её включили в комсомольско-молодёжную бригаду Разумовой.

Потом Разумова уехала учиться, и обязанности бригадира перешли к Шуре Молчановой, как самой лучшей работнице.

В этот день обмотчицы потрудились особенно старательно и не ушли домой, пока не сделали 10 моторов – то, что обязались подарить родине.

***

Во всех отделениях цеха чувствовался сегодня необычайный подъём. Бригадир сборщиков Саша Поплавский беспокоился больше других. Не хватало деталей для окончательной сборки моторов. Литейный цех мог сорвать все замыслы.

Уже пять статоров стояли у двери в ожидании, когда их накормят металлическим винегретом.

Укомплектовав последний ротор, Саша и его напарник – Павел Корницкий вставили его в один из статоров. Затем привинтили к нему два щита. Проверили зазоры. Подключили ток, чтобы выявить механические дефекты готового мотора. Холодный ветер подул из вращающегося механизма.

– Нормально крутится, – заключил бригадир, прислушиваясь.

Значит, остаётся передать мотор на испытательную станцию. Но Саша Поплавский передаст его только тогда, когда будут готовы все десять моторов.

***

Молодые патриоты Кемеровского электромеханического завода сдержали своё слово. Большую любовь к родине и её защитнице – Красной Армии вложили они в свой скромный производственный подарок.

М. АЛЕКСАНДРОВ.

// Кузбасс, 1946, № 42 (24 февраля), с. 1.

Школа жизни

Это было четыре года назад, в памятные дни войны.

…Однажды вечером, придя из школы и поужинав, Саша, по обыкновению, собирался готовить уроки. Он достал книги и тетради и углубился в чтение. Всякий раз, приступая к занятиям дома, он напрягал всю волю, чтобы не отвлекаться: мешали возня и крики младших братишек и сестрёнок.

Саша не заметил, как к его столу подсел отец.

– Ну, как, сынок, дела с учёбой, – спросил он, помолчав.

Саша поднял голову и вопросительно посмотрел на отца, удивляясь, зачем тот спрашивает об этом, когда знает, что учёба идёт хорошо.

– Знаешь, что, сынок, – не дожидаясь ответа, продолжал отец, и на лице его появилось едва уловимое выражение жалости. – Решил поговорить с тобой по серьёзному делу. Живётся нам нелегко… Семья большая – семеро нас, и все на моей пенсии. Ты у меня первый помощник. Сам я инвалид, отработал своё. Так вот хочу отправить тебя в ремесленное училище. Пойдёшь в меня – работящим человеком будешь. А ученье не убежит, и на заводе грамоту приобретёшь. Как ты думаешь, а?

Саша задумался. Слова отца тронули его сердце, даже как-то неудобно стало перед ним оттого, что не решался первым высказать своё давнее желание оставить школу и уйти на завод.

– Я и сам хотел…

– Ну, вот и делай, сынок, – оживился отец. – Да помни мой совет: работать учись по-настоящему, не ленись. А на меня не обижайся – я не на плохой путь наставляю тебя…

На другой день Саша, с заявлением в кармане, открыл дверь в кабинет директора Кемеровского ремесленного училища № 17.

***

Два года в училище прошли незаметно. Все дни, как один, были похожи друг на друга: занятия, отдых – всё по расписанию.

Саша легко привык к дисциплине, похожей на военную, что не сразу давалось другим, и с первых дней стал выделяться среди своих товарищей, как самый послушный и способный ученик. Он помнил наказ отца, старого кадрового рабочего, и, стараясь оправдать его доверие, с такой же прилежностью, как недавно в школе, вникал в тайны производственной жизни. Перед самыми экзаменами он пожалел о том, что решил вначале овладеть специальностью строгальщика: строгальный станок показался ему слишком упрощённым, по сравнению с другими. Сожаление родилось, пожалуй, потому, что молодой ремесленник очень быстро разгадал все секреты своей работы, и у станка чувствовал себя так же уверенно, как за школьной партой.

Саша оказался одарённым человеком.

– Словно на этом рабочем месте и родился – до чего же ловок! – восхищались мастера, наблюдая за его работой.

Заместитель начальника цеха, где стажировались будущие строгальщики, Сергей Леонидович Дивавин, одним из первых понял, что в этом молчаливом, хмуром юноше они нашли настоящий клад. Дивавинрешил во что бы то ни стало удержать в своём цехе Сашу и пошёл к заместителю директора завода по кадрам.

– Есть у нас один ремесленник, Александр Паршенков. Не парень, а золото. Прошу вас при выпуске из училища направить его в наш цех. Это наша находка.

– Хорошо, буду иметь в виду.

Желание Дивавина сбылось. Экзамен Саша сдал на отлично и смело вступил в дружную семью седьмого цеха.

Прошло полгода, и молодой рабочий получил шестой разряд. То, что многим давалось годами, он осваивал за короткий срок. Но Саша не успокаивался на достигнутом. Перевыполняя номы, он решил работать на двух станках. Потом оказалось, что и этого недостаточно для его кипучей энергии и жадной любознательности. Вскоре Саша освоил долбёжный станок и сделался многостаночником – начал работать на двух строгальных и долбёжном.

Когда отец узнал об успехах Саши, он сам как будто помолодел:

– Я же говорил: пойдёшь в меня – человеком будешь. Выходит, школу-то вроде и не бросал ты. Жизнь – это лучшая школа, сынок.

***

Цех получил срочный заказ: изготовить тракторные детали – втулки балансера. Не хватало токарей. Выполнение заказа могло сорваться.

Саша и тут проявил себя. Дела производства стали его личными делами, и он не смог остаться в стороне.

–Разрешите мне посмотреть токарный… Может быть, сумею что-нибудь сделать, – обратился паренёк к мастеру.

Саше разрешили.

Четыре дня не отходил он от станка, а на пятый сравнялся с токарями, имеющими многолетний стаж.

Заказ изготовили досрочно.

Работа на простом токарном станке не удовлетворяла Сашу. В нём загоралась жажда творчества, которую хотелось утолить чем-то более важным. Его увлекал труд единственного в цехе мастера своего дела, старого рабочего Ивана Петровича Грушина, работающего на токарно-затыловочном станке. Детали, которые изготовляются на этом станке, – первичные и модульные фрезы, накатные ролики, необычайно сложные. Их делают только на одном заводе в городе. Немногим рабочим удалось овладеть этой профессией, немного находилось и желающих добиться удачи. А Саша подумал: «Очень интересно. Попробую».

Он сказал об этом Грушину. Тот усмехнулся:

– Только выдержишь ли. Терпения не хватит у тебя. А впрочем, попробовать можно.

На этот раз обучение шло так же медленно, как на резке деталей. Во всём нужна была исключительная внимательность. Установка шестерён производилась по чертежам – требовались теоретические знания. У обыкновенного токарного станка суппорт мёртвый, а здесь он подвижной. Это позволяет делать затыловочный профиль деталей. Он более стойкий и даёт возможность производить несколько проточек.

Не сразу изучил Саша все особенности нового механизма и частенько не мог справиться со многими хитростями станка.

После каждой смены утомлённый ученик подходил к своему учителю с готовой деталью:

– Посмотрите, Иван Петрович.

Грушин прикидывал опытным взглядом, проверял по шаблону и участливо замечал:

– Запорол малость. Надо две-три сотых миллиметра, а у тебя расхождение, – и видя, что ученик мрачнеет, успокаивал: – Ну, ничего. Ты не огорчайся. Завтра исправишь.

И действительно, назавтра ошибка была исправлена.

Терпения у Саши всё-таки хватило. Через месяц ученик обогнал в работе своего учителя. Недавно специальная комиссия проверила работу вчерашнего ремесленника и признала его товарем-затыловочником шестого разряда.

Это только начало жизненного пути Саши Паршенкова. Впереди – большое, счастливое будущее.

Мих. НЕБОГАТОВ.

// Кузбасс, 1946, № 72 (6 апреля), с. 3.

ПОЧЁТНЫЙ ТРУД

Четырёх сыновей отправила на фронт Мария Ивановна Малышева, когда началась война. Сколько слёз пролили, сколько ночей не спала в тревоге за своих детей – никто не знает об этом, кроме самой матери.

А радостью она делилась со всеми. Встретит на улице соседку и не может утерпеть, скажет:

– Вчера опять весточку получила от одного сынка. Утешил моё горе…

Однажды Мария Ивановна пожаловалась соседке:

– Сашенька перестал писать. Жду не дождусь, уж не случилось ли что с ним, не дай бог…

С утра и до вечера она жила надеждой: вот зайдёт почтальон и достанет из толстой кожаной сумки бумажный треугольник – долгожданное письмо.

Но письмоносец Людмила Александровна Груздева – или просто «доченька», как называла её старушка, – проходила мимо. Иногда она заходила и читала письма Фёдора, Степана, Петра.

Хозяйка потчевала чаем свою гостью, слушала и вздыхала:

– А Сашенька как в воду канул, замолчал. Охо-хо…

Прощаясь, Людмила Александровна успокаивающе шутила:

– Ничего, не горюйте, завтра принесу.

С этих пор она стала самым дорогим человеком для одинокой матери. Она как будто верила в то, что судьбу её потерянного сына хранила в своей сумке приветливая и неутомимая женщина – почтальон.

И Людмила Александровна, десяток лет проработавшая в отделении связи, понимала, что старушка почти молилась на неё, как на икону. Хотелось, чтобы незнакомый ей солдат – Александр Малышев – оказался живым. Первое его письмо, принесённое матери, было бы большим счастьем для неё самой.

Прошло три года, и счастье случилось. Один раз утром при рассортировке писем Людмила Александровна увидела на одном из конвертов фамилию Малышевой. Письмо было от Александра. Волнение невольно охватило её, как будто от этого имени зависело её собственное будущее.

Мать не поверила ошеломляющей новости.

– Опять шутишь, дочка!

И только когда письмо было прочитано несколько раз, руки её задрожали, потекли крупные слёзы облегчения.

– Милая моя, доченька моя… Да что же это такое? Жив, значит, Саша, жив, родной… Чем же я отблагодарю тебя за такую радость? Ты, как птичка-вестница, принесла её…

Вот такие светлые минуты, одни воспоминания о которых заставляют волноваться, родили в душе Людмилы Александровны любовь к своей скромной профессии.

Многие жители города знают и любят Груздеву. А некоторые всю жизнь будут помнить о ней. Да и как забыть того, кто первым принёс в дом голос далёкого сына или мужа в чёрные дни войны.

Двадцать первый год работает письмоносцем кемеровской почты Ефросинья Филипповна Прошина. Скромная труженица стала родной во многих семьях, не раз получавших из рук письмоносца вести радости и счастья.

Одним из лучших почтальонов на шахте «Северная» считается Елизавета Гончарова. За её плечами – шесть лет честного труда. Грудь её украшает значок «Отличник соцсоревнования Министерства связи».

М. АЛЕКСАНДРОВ.

// Кузбасс, 1946, № 97 (14 мая), с. 3.

Резолюциями людей не лечат

Рейд проверки жалоб трудящихся

ВКемеровскийоблздравотдел (заведующий т. Виноградов) поступает много заявлений и жалоб трудящихся. Среди многочисленных бумажек, исписанных чернилами и подшитых в объёмистые папки, то и дело встречаются листки, на которых печатными буквами помечено: «Приёмная председателя Президиума Верховного Совета. Министерство здравоохранения».

Можно подумать, что эти листки попали сюда случайно, не по назначению – до того их много.

Знакомимся с содержанием одного из них, от 26 июля 1946 года, адресованного на имя заведующего. Кемеровское здравоохранение обвиняется в бездушном отношении к больному Топоркову, который был вынужден обратиться за помощью к правительству. Верховный Совет предлагает немедленно принять меры к разрешению настоящего вопроса.

История Топоркова такова. Будучи контуженным в бою с немцами, он частично лишился слуха. После войны вернулся домой в Сталинск, поступил на работу в шахту. Лечился в амбулатории, один месяц лежал в больнице. В марте текущего года врачи направили Топоркова в Новосибирск на консультацию к профессору Чеботарёву. Профессор дал заключение, что слух можно восстановить при лечении в Московском сурдоинституте.

Требовалось содействие облздрава. Из Сталинска в Кемерово был послан запрос. Прошёл месяц, ответа не последовало. Топорков трижды запрашивал, оплачивая обратные телеграммы. Слух его ухудшался. Несмотря на болезнь, он продолжал работать в шахте.

И только в мае Сталинскийгорздрав получил телеграмму: «Сообщите суть дела». В Кемерово, оказывается, до сих пор не прочли ни запроса горздравотдела, ни писем Топоркова.

Не находя выхода из заколдованного круга, т. Топорков написал письмо депутату Верховного Совета тов. Белану, потом в Москву. И вот во второй половине июня облздрав получает просьбу депутата ускорить отправку больного в Московскую лечебницу. Затем такое же письмо пришло из Министерства.

Заместитель заведующего облздрава т. Горбунова отвечает, что в Кемеровском лечебном управлении дела Топоркова нет, имеется только его телеграмма от 30 мая, и предлагает Сталинскомугорздраву освидетельствовать больного для установления диагноза.

Бумажная волокита продолжается. Болезнь фронтовика прогрессирует. Заведующий Сталинскимгорздравом т. Шабалина молчит. Не сделано ничего и по сей день, даже после получения письма из Министерства.

Бывают случаи, когда хладнокровное презрение к людям со стороны медработников граничит с издевательством. Характерен такой факт. В прошлом году 16-летний Игошин, ещё с детства болеющий костным туберкулёзом, пришёл в одну из кемеровских больниц. Жизнь его была в опасности. Он надеялся, что врачи помогут ему быстро и решительно. Но с первого же визита началось хождение по мукам. Из больницы подростка направили в туберкулёзный диспансер. Там весьма любезно порекомендовали обратиться в хирургическое отделение, где больной получил направление снова в тубдиспансер. На этот раз в диспансере состоялась сочувственная беседа. Поговорили о том, что неплохо бы устроить Игошина на санаторное лечение. Но разговор кончился, и началось всё снова. Наконец, бесплодные скитания привели больного в горздрав. Здесь сердобольные проявили чуткость: руководители горздравотдела попросили больного написать заявление о предоставлении путёвки в санаторий. Результат пообещали сообщить через два дня. Потом дали отсрочку на столько же. И так пошло день за днём.

Наконец, больному снова предложили сходить в диспансер, а здесь неожиданно установили, что санатория, нужного для излечения этой болезни, нет.

Тов. Игошин написал письмо покойному М. И. Калинину. И только участие Михаила Ивановича растопило немного ледяные души кемеровских медработников. Они нашли выход: прикрепили к Игошину сестру, которая время от времени делает ему перевязки. Но так и не решили до сих пор вопрос об оказании подлинной, действенной помощи больному.

В Киселёвском райздраве работает врач Фирцик. Заместитель председателя райисполкома тов. Воспяков отзывается о ней, как об исключительно недисциплинированном работнике, нетактичном в обращении с больными. За хулиганские действия и оскорбления врача т. СагировойФирцик привлекалась нарсудом к принудительным работам по месту службы. Не раз по её вине срывалось проведение медицинских комиссий, и инвалиды, живущие в районе, приехав на освидетельствование за 15-20 километров, без толку уезжали обратно.

Заведующая Киселёвским райздравотделом т. Игнатова не принимает никаких мер к устранению безобразий в своём аппарате.

Все жалобы на плохую работу киселёвских медиков в облздраве подшиваются к делу. И Фирцик и Игнатова продолжают занимать свои места.

Вот письмо, присланное в облздравотдел секретариатом тов. Сталина. Пишет его ученица четвёртого класса Беловской школы Тома Чуркина. Она сообщает, что папа её был убит врагами народа. Мама 15 лет была учительницей, теперь инвалид II группы. Тома и её брат Юра заболели туберкулёзом. Вместе с ними живёт их двоюродная сестрёнка, сирота, у которой тоже обнаружен туберкулёз. Врачи не обращают на них внимания.

Какова же судьба этой жалобы? Начальник управления лечпрофпомощи детям дал указание Беловскому горздраву провести подробное обследование здоровья детей.Врач Козлов определил диагноз болезни и сделал заключение, что дети нуждаются «в консервативном и курортном лечении». Копия запроса и эта докладная врача подшиты к делу.

А дальше? Попробуйте теперь узнать в облздраве, живы ли и здоровы ли Тома и Юра. Здесь об этом не знают. Где, когда, кем, какая помощь оказана детям – здесь это никого не интересует. Никаких следов реальной помощи детям в делах не нашлось.

И судьбы многих жалоб остаются в облздравотделе неизвестными. Например, мы поинтересовались первой, попавшей под руку, жалобой от больной Авериной. Битый час искали сотрудники лечебного отдела нужный документ, так и не нашли его. «Помнится нам, – оправдывались они, – что жалоба эта была разрешена положительно».

И такова судьба многих писем трудящихся, попавших в канцелярию облздравотдела, в руки людей с сухим, чёрствым сердцем. Здесь не видят, что за каждым исписанным листом жалобы бьётся живое, горячее сердце человека, его жизнь, которая, может быть, сейчас находится в опасности, что промедление с разбором жалобы, с оказанием необходимой срочной помощи, может стоить человеческой жизни.

Забота о здоровье советских людей, заботливое внимание к живому человеку и его нуждам – вот о чём забыли в Кемеровском облздравотделе. Как соловья баснями не кормят, так и резолюциями людей не лечат.

М. НЕБОГАТОВ.

// Кузбасс, 1946, № 163 (14 августа), с. 3.

Своими руками

Осенью сорок пятого года Иван Петрович Нечаев демобилизовался из Советской Армии.

Шофёр по специальности, Нечаев привык к постоянному ощущению стремительного движения. Сидя за рулём быстро мчащейся машины, он чувствовал себя сильным и уверенным человеком, частицей большого коллектива.

На заводе «Карболит» не хватало шофёров. Там и решил работать Нечаев.

Всё складывалось как нельзя лучше. Одно лишь беспокоило Ивана Петровича – жильё. Завод не имел ни одной свободной квартиры. Приходилось довольствоваться общежитием.

Однажды кто-то из товарищей посоветовал:

– А ты сам построй себе хату.

Нечаев усмехнулся:

–Ишь ты, придумал… Легко сказать – построй! А какой на это капитал нужен? Тысячный! Долгонько придётся копить деньги.

– Совсем их незачем копить! Возьми ссуду и действуй, засучив рукава.

Эти слова заставили задуматься. В самом деле, почему он раньше не догадался взять ссуду? На другой день Нечаев зашёл к председателю завкома. Тот внимательно выслушал его и сказал:

– Значит, решил дом поставить?! Что ж, хорошее дело! Поможем.

Что-то большое и тёплое чувствовалось в этом заботливом внимании к нему, вчерашнему солдату-фронтовику.

Нечаеву дали в рассрочку восемь тысяч рублей. Кроме того, его снабдили тёсом, цементом, помогли с транспортом.

Усадьбу он выбрал на южной окраине города, где уже радовали глаз высокие деревянные и кирпичные особняки.

Иван Петрович с хозяйской деловитостью приступил к планировке усадьбы. «Здесь будет огород, вон там стайку смастерю… А каковы будут сами хоромы?»

Он отчётливо представил себе весёлый большеоконный дом, утопающий в зелени. Всё это было заманчиво и в то же время вызывало тревогу: работа предстояла большая.

Едва оттаяла и подсохла земля, Иван Петрович взялся за кладку фундамента. Мозолистые руки шофёра привыкли ко всему. А там, где не хватало уменья, выручала русская смекалка. Он быстро осваивал незнакомое ремесло. Раньше казалось, что и кирпича на кирпич не сумеет как следует положить, а на деле вышло совсем просто. Приноровился – и пошло, да так, как будто с детства этим делом занимался.

День за днём вырастали кирпичные стены. Каждый вечер после работы, сделав последний рейс и тщательно проверив готовность грузовика на завтра, Иван Петрович спешил на строительство.

Так от первого камня фундамента до последнего гвоздя в крыше настойчивостью и трудолюбием постиг он все премудрости строительного мастерства. Сам сложил и оштукатурил стены, настлал пол и потолок, покрыл крышу, поставил тесовые сени. И только с печью вышел конфуз – не сладил, пришлось позвать печника.

…Дом стоит в некотором отдалении от уличной изгороди. Косые лучи заходящего июньского солнца скользят по гладким стенам, выкрашенным в розовый цвет, по большим окнам, по тесовой крыше.

Стоя рядом с сыном, любовно оглядывает Нечаев всё это, как бы стараясь оценить свою работу. Обращаясь к сыну, говорит:

– А какой сад разведём! Вместе с тобой расти будет.

Вечер сегодня выдался тихим и задумчивым. И, может быть, поэтому вспомнились вдруг дни горячих боёв, дымящийся Берлин, праздничная, вся в знамёнах и флагах, Москва…

На душе было светло и спокойно. Вот он снова вернулся на родину и нашёл уже своё место в мирной трудовой жизни. Место, которое он, Нечаев, завоевал в кровопролитных боях с врагами.

Мих. НЕБОГАТОВ.

// Кузбасс, 1947, № 134 (8 июля), с. 3.

ЛИПА

Фельетон

Перед вами, читатель, отрывки из одного литературного произведения. Мы публикуем их, идя навстречу желанию автора сделать своё имя известным в самых широких читательских кругах. Мы даём два варианта одной и той же повести, чтобы можно было даже простым, невооружённым глазом заглянуть в тайны творчества сугубо индивидуального метода автора, разглядеть его характерный почерк.

Первый вариант

Второй вариант

«– Мы из страны Темира, – пояснил горделивым баском Аркаша…

Соседи-пассажиры с любопытством оглядывали нас, – вид наш в самом деле был уж чересчур таёжный: истрёпанная обувь, прожжённая во многих местах, выдубленные водой и ветром лица…

Женщина с улыбкой покачала головой. Она, вероятно, подумала о том, что аркашиной матери нелегко будет узнать своего мальчика в этом возмужалом, оборванном, пахнущем дымом и хвоей, пареньке. Впрочем, мальчики в этом возрасте так меняются…»

«Этот спокойный бородатый человек, сам того не замечая, стал постоянным жителем Страны Темира. Он приехал сюда с Урала на одно лето, но работы оказалось много – и какой интересной работы! – ему пришлось перезимовать и остаться на следующее лето…

Он ищет клады для всех людей. По его следам к кладу подходят рабочие, строят город, рудник, ставят машины, пробивают входы в каменные горы, в земные глубины. И текут из недр богатства, будь то чёрное золото – уголь и нефть, или железо, или настоящее жёлтое золото».

«Всеволод Иванович, разогнув спину, поглядел на синевшие вдали вершины Мустага, на тайгу, и задумчиво сказал:

– Горная Шория может стать не только страной железа, но и страной садов. Сталинск назвали городом-садом. Что ж, это правильно. Он будет городом-садом, в нём будут свои яблони, вишни, груши. Ведь вот, есть же в Шории липа – дерево, которое вы найдёте только за тысячи километров от Сибири. А вот в Шории – целая роща. Это феномен, это реликт! Это растение, которое вам рассказывает о своих предках – доисторических цветах и травах…»

«Соседи-пассажиры разглядывали нас, наши тяжёлые котомки. По-видимому, вид наш был чересчур уж необычный, таёжный: потрёпанная, прожжённая во многих местах одежда, выдубленная водой и солнцем кожа на лицах – отличала нас от остальных…

– Из Шории мы, тётя! – пояснил горделивым баском Валера, поправляя свою котомку. – Из Шории, с Мустага…

Женщина улыбнулась, вскинула на него светлые прищуренные глаза. Она, вероятно, подумала, что валериной маме нелегко будет узнать своего мальчика в этаком возмужалом оборванном, пахнувшем дымом и хвоей пареньке. Впрочем, мальчики в этом возрасте так и меняются».

«…Да, этот спокойный с виду, молчаливый человек, сам того не замечая, стал подлинным хозяином этих мест. Он пришёл сюда с Алтая вместе с геологами на разведку тайги на одно лето, но работы оказалось так много, и такой интересной, увлекательной работы, что невольно пришлось перезимовать, а потом остаться здесь навсегда…

И ищет он клады для всех людей. По его следам к

кладу подходят геологи, строители, горняки, строят рудники, новые посёлки, ставят машины, ведут электричество, пробивают входы в каменные, в земные глубины. И текут из недр богатства – будь то уголь и железо, марганец и настоящее жёлтое золото».

«–Шория может и должна стать не только страной железа, но и страной садов, – задумчиво рассказывал Адриан Петрович, поглядывая на притихших своих слушателей. – …Ваш Сталинск, вернее, наш Сталинск, будет тем типичным городом-садом, как предсказывал великий русский поэт нашей советской эпохи Владимир Маяковский. Он скоро будет гордом-садом! В этом городе будут свои доморощенные яблоки, вишни, груши, сливы.

– Ведь вот, есть же в Шории липа – дерево, которое вы найдёте только за тысячи километров от Сибири, – продолжал Адриан Петрович так же медленно, с убеждением. – А вот осталась же целая большая роща. Это феномен, как бы реликт… Знаете, что значит реликт?..

Мы привели всего три кусочка повести. Пожалуй, довольно. Всего не перепишешь. Да и опубликованные нами отрывки убедительно показывают, как автор кропотливо перекраивает строчки первого варианта, любовно переносит их во второй, внося лёгкие изменения, подсказанные на последнем, заключительном этапе творческого вдохновения.

Вы заметили, как Аркаша при переходе из первого варианта во второй превратился в Валеру? Возразить нечего – «мальчики в этом возрасте так и меняются».

Вы запомнили, что Всеволода Ивановича во втором варианте зовут уже Адрианом Петровичем? Почему? Может быть, автор нашёл, что имя Адриан для таёжного жителя несравненно колоритнее, чем Всеволод? Может быть. О вкусах не спорят. И если бы здесь дело было лишь в эстетических вкусах автора, мы спорить не стали бы. Но дело, оказывается, не только в эстетике, сколько в этике. Именно на этом участке у нашего автора, как говорят, неблагополучно.

Будем называть вещи своими именами. Автор, о работе которого зашла речь, – Иван Платонович Чирков, работник Кузнецкого металлургического комбината. Второй вариант отрывков нами взят из предложенной им в конце 1953 года книжно-журнальному издательству и редакции газеты «Кузбасс» рукописи «Заветные камни» (Путевые заметки о горношорских рудознатцах).

А первый вариант к И. Чиркову никакого отношения не имеет. Он принадлежит сибирскому писателю А. Смердову. Много лет назад А. Смердов (Александр Иванович Смердов – новосибирский поэт, переводчик, журналист и публицист. Главный редактор журнала «Сибирские огни». – Примечание Н. Инякиной) собрал в Горной Шории богатейший материал, и на его основе написал и издал хорошо известную школьникам книгу «В стране Темира».

Творческий метод И. Чиркова оказался немудрёным: в погоне за лёгкой славой и гонораром, он, положив перед собой книгу А. Смердова, переписал её, слегка переставил слова и фразы, заменяя на всякий случай имена и фамилии героев. В расчёт при этом брались соображения отнюдь не этического свойства.

Работники издательства с любопытством читали повесть новоявленного писателя, знакомого ранее по отдельным очеркам. Слишком необычным был этот труд для автора: интересно построенный сюжет, живой язык, сочный, пахнущий чем-то чужим, таёжный колорит.

– Краденым пахнет, – сказал один из читателей.

Да, краденым. Сопоставление рукописи Чиркова с книгой А. Смердова неоспоримо устанавливает факт плагиата. Чирков пойман, как говорят, с поличным, на месте преступления, в реликтовой липовой роще.