Жизнь одна на двоих

Про Шалина я слышала уже не раз. Он всегда в числе победителей профессиональных конкурсов или среди «рекордсменов» разреза, показавших внушительный производственный результат. Вот и теперь я опять услышала про него: «А Шалин работает все больше и больше!» Взобравшись на экскаватор «Комацу», я первым делом спрашиваю у Николая Ивановича: что это значит, работать все больше и больше? Он как будто даже удивляется: «Взрывной участок фронт работы подготовил, горный и автомобилисты все условия создали, машины идут – что же не работать?» «План большой?» – интересуюсь. «План! Я порой удивляюсь, как живут люди без плана?! У нас он – каждую смену, каждые сутки, каждый месяц! И вот так уже почти 34 года! За эту смену мне надо переместить 5 тысяч кубометров породы». «А бывает такое, что не выполняете?» «Да уж лет 10 как такого не припомню!» Тем временем подходит БелАЗ, и машинист в его кузов высыпает первый ковш…

Свой самый первый в жизни ковш Шалин, говорит, отлично помнит. Да и первая рабочая смена накрепко запечатлелась в его памяти, правда, отнюдь не производственными успехами. Он тогда даже в экскаватор не заходил – так, рядышком постоял, просто сходя с ума от грохота машины и ее пугающей мощи. Он и не скрывает, что подумал тогда: «Я здесь ненадолго!» Так он думал даже тогда, когда уже сам через год-полтора сел за рычаги экскаватора.

Молодому машинисту все время казалось, что у него что-то выходит не так, чего-то он не знает и что-то не понимает. И потому он продолжал выпытывать секреты профессии у своего наставника Виктора Ивановича Аксенова, спрашивал совета у отца, бывалого горняка, всю свою жизнь отработавшего водителем БелАЗа.

…Николай Иванович дает сигнал, и машина, груженая породой, уезжает. Через несколько секунд ее место занимает другая. И ковш продолжает крушить камень. Смотреть на работу экскаватора не издали, а вот так, изнутри него – совсем другое дело. Из кабины кажется, что камешки совсем небольшие, и ковш ловко их ворочает и забирает в свое, на первый взгляд, безразмерное пространство. «Да уж, вашу работу творческой не назовешь», – вслух рассуждаю я. А Николай Иванович ухмыляется: «Ну, почему же? Может, она и творческая. Прежде чем уголь забрать, приходится подбираться к нему, – поясняет он. – Пласт узкий, поэтому сначала «оконтуриваю» его…» И я понимаю, что сначала он по краям пласта выбирает породу, чтобы потом смело 12-кубовым ковшом взять главное, ради чего он, машинист, здесь и трудится – уголек, то самое кузбасское черное золото…

…Николай Иванович после окончания школы с выбором профессии не мучился. Было ясно, как белый день, что ему идти в горняки. Его отец Иван Павлович всю жизнь трудился водителем БелАЗа на угольном разрезе. Да и в их горняцком поселке Старобачаты профессия горняка была самой почетной и денежной. Вместе с другом Анатолием Елескиным Шалин пошел в горное училище. Они потом вместе и на «Шестаки» придут работать, и рекорды будут ставить здесь друг за другом. Анатолий Дмитриевич звание Заслуженного получил несколькими годами раньше, а теперь он и вовсе Герой Кузбасса.
Николай Иванович не скрывает, что плечо друга во многом помогает в работе, а еще, говорит он, помогает трудолюбие, которому его научил отец.

… «Да он меня и до сих пор учит, – рассказывает Николай Иванович, отпуская очередную машину. – Я ему говорю: «Бать, я уж сам почти на пенсии!» А он мне: «Ты для меня всегда будешь ребенком». И я ему за это благодарен. Они у меня – мать с отцом – молодцы, слава Богу, живы, здоровы, сами с хозяйством справляются. Хотя ведь работа тоже была не из легких, раньше ведь не на такой технике работали!» Современный экскаватор «Комацу», который по программе модернизации приобрел «Стройсервис» и на котором вот уже третий год работает Николай Иванович, его отец только на картинке и видел. «Он уже 15 лет на пенсии, но все равно своим опытным глазом оценивает размеры отвалов и очень удивляется, каковы нынче масштабы добычи», – говорит Николай Иванович и приноравливается подцепить ковшом крупный камень. Тот сопротивляется… Какими-то незаметными для меня движениями руки Николай Иванович подбирается к нему ковшом все ближе и настойчивее, и я ловлю себя на том, что мне хочется положить свою руку на рычаг рядом с рукой машиниста, чтобы понять, как это ему удается…

…Пока Шалин привыкал и осваивал профессию, прошло лет 10-12, а там уже и думать о другой работе ему не хотелось, что называется, вошел во вкус, привык, полюбил коллектив. Как он говорит, стал много понимать и многое уметь, появились свои ученики, первые рекорды и первые награды. А когда в 90-е «Шестаки» переживали глубочайший кризис, он упорно твердил: «Все будет хорошо!», он действительно в это искренне верил и не изменил ни профессии, ни разрезу.

...Удивительное дело: я как будто прирастаю к машине, чувствуя каждое движение сильной и уверенной руки машиниста. Ковш откликается на малейшее его движение и беспрекословно слушается. И у меня возникает реальное ощущение: экскаватор – живой! Просто машинист за годы работы его, наверно, приручил! «Приручил? – удивляется Николай Иванович и, даже не раздумывая, возражает, – Технику невозможно приручить, ее можно только полюбить. Я к ней отношусь, как к любимому человеку, пожалуй, как к близкому другу!» Я смотрю с недоверием. А он продолжает: «Я даже разговариваю с ней. Говорю: ну, мой хорошенький, не подведи!» Не дай Бог грубость в работе допустишь, обязательно ответит тем же, так что я даже крепкое словцо в ее адрес себе не позволяю!»

Я наблюдаю, как ковш наконец-то справляется с бутаком, несет его в кузов самосвала и аккуратно кладет к борту. Водитель БелАЗа, пока идет погрузка, читает газету, даже не подозревая, что буквально над его головой только что была проделана практически ювелирная работа. «А фокусы умеете показывать? – вроде как не в строчку задаю вопрос Николаю Ивановичу. – Ну, коробок спичек закрыть ковшом?..» «Да, баловались раньше на маленьком, пятикубовом, — улыбается он. – А на этом некогда нам фокусы показывать…» Взгляд его опять становится сосредоточенным, потому что следующим идет самосвал «Комацу», настойчиво подставляя свой 90-тонный кузов.

…Я напоминаю Николаю Ивановичу о том, как он в прошлом году на спартакиаде после победы его команды в шуточном конкурсе бегал по полю и размахивал широченной юбкой, в которой перед этим бегал наперегонки с полными ведрами воды, и вижу, как в его глазах загорается веселый огонек: «Если уж работать, то работать, если отдыхать, то отдыхать!» «Вы азартный человек?» – подзадориваю его. «Если на деньги играть, то нет, не буду… А вот в работе посоревноваться или в спорте – это я люблю. Я вообще жить люблю, если честно!» – смеется он. И рассказывает, как поет здесь, в кабине, сам себе любимые песни, кормит птах, порой залетающих с мороза в теплое нутро экскаватора, и балует сладостями лисят, ни капельки не пугающихся шума машины и выпрашивающих угощение прямо под грохочущим, вгрызающимся в камень ковшом. Я слушаю его и все больше начинаю верить в то, что здесь, в этом на первый взгляд мрачном и безжизненном пейзаже на стометровой глубине разреза, идет какая-то своя особенная жизнь – жизнь, которую в этот каменный забой и такой грозный агрегат вдыхает человек своими силами, своим азартом и неиссякаемым жизнелюбием. Потому, наверно, и ковш мне здесь не случайно померещился живым…

Я тороплюсь перейти к вещам более земным и спрашиваю Николая Ивановича, пожалуй, о главном: что для него значит быть Заслуженным? Он признается, насколько неожиданной для него и его семьи была такая награда. Сын, который второй год работает тоже на угольном разрезе, как только узнал об этом, сразу приехал к отцу прямо с работы, чтобы поздравить и обнять. Не ему ли, горняку с высшим образованием и мастеру горного участка, уже почувствовавшему всю соль горняцкого труда, не знать, чего стоит это звание?! А отец Иван Павлович, относящийся к государственным наградам еще с тем, советским, пиететом, то ли в шутку, то ли всерьез произнес: «И как мне к тебе обращаться теперь?» «Это хорошо, когда ценят твой труд, – говорит Николай Иванович. – Для меня это неожиданно и очень важно. Во многом для меня это аванс. Сейчас стыдно будет, если с чем-то не справлюсь, даже и язык не повернется сказать, что что-то не могу!»

Боюсь показаться высокопарной, но все же спрашиваю, считает ли Николай Иванович, что профессия горняка стала его предназначением, судьбой. «А никакого здесь пафоса и нет, – успокаивает меня машинист. – Я убежден в этом. У меня в жизни было много моментов, когда можно было бы все изменить, уехать. Но нет, остался здесь. Значит, это моя судьба. Значит, должно быть так и никак иначе». Он помолчал. «По большому счету, и слава Богу, что оно так. И хорошо, и спасибо, что так! Все мы во что-то верим, на что-то надеемся, кого-то любим и о чем-то мечтаем. Я люблю свою работу и свою семью. Радуюсь тому, что дочь нынче в университет поступила и мечтаю выучить ее и дождаться внуков. Я верю в то, что так правильно, что меня что-то ведет по жизни и помогает мне. Каждый человек должен верить во что-то хорошее, в себя, в свои силы…».

«Но ведь работа у Вас такая сложная…», – добавляю я последний аргумент.
«Ну и пусть сложная, – упрямо продолжает он. – А, может, если была бы другая работа, то и знать бы меня никто не знал, и не ценил вовсе!»
Мы еще долго разговариваем с Николаем Ивановичем о судьбе, о работе, о коллегах, о семье – обо всем, чем живет и чему радуется человек. Я ловлю каждое его слово, мне важно убедиться в главном: такие, как он – люди особенные.

Я признаюсь ему, что много чего знаю об этой профессии и много чем ей обязана – мой папа отдал горному делу 40 лет, он тоже был машинистом экскаватора. Вот уже шесть лет, как его нет. Сердце… Ему было 60. Всего 60.
Я благодарю Николая Ивановича за возможность спросить его о том, о чем я бы сегодня, наверно, хотела спросить своего отца. И я говорю ему спасибо за те мгновения, когда я ощутила, как под его рукой оживает машина, которую машинист чувствует, понимает и любит. Наверняка и мой отец точно так же вдыхал в нее свою жизнь – самоотверженно и без остатка…

– Тяжелая профессия, изматывающая… Здоровье, знаете, какое надо иметь! – то ли себя, то ли меня убеждает Николай Иванович. – Далеко не каждый здесь сможет работать. Производство сложное, но нужное! И хорошо, когда твоя работа ценится и отмечается, это дает дополнительный положительный импульс. Работа человеку должна быть к душе. Пусть и тяжелая, но чтобы с отдачей… Я не хочу, чтобы и мои дети отсиживались просто так! Если работа не нравится – ни радости в жизни не будет, ни здоровья. Поэтому надо работать! И буду работать! А по-другому я не могу…
Знаю, Николай Иванович, знаю.
Здоровья Вам и новых трудовых побед!