Чажма: точка отсчета - точка невозврата

Авария

10 августа 1985 года в дальневосточной бухте Чажма произошла авария на атомной подлодке К-431. Суть её такова. После перегрузки активной зоны кормового реактора подлодки нужно было испытать корпус на избыточное давление. Но нужной герметичности достичь не удавалось. Офицеры докладывать «наверх» об этом не стали, ибо срок ремонта подлодки и без того уже затягивался, а не успеешь к сроку – лишишься премии. Решили прийти на следующий день, в субботу, и по-тихому поднять крышку реактора, проверить, что мешает герметизации (как потом выяснилось, это был кусок электрода), очистить вручную уплотнительное кольцо и провести новые испытания.

Крышку поднимал плавкран. В бухте был полный штиль, но на беду именно в этот момент катер-торпедолов, на котором никто не подозревал, что за работы ведутся в бухте, на скорости в 11-12 узлов прошел по бухте Чажма, вызвав волну. Кран закачался, и крышка реактора была буквально выдернута. Реактор в считанные мгновения вышел на сверхкритический уровень, началась неконтролируемая цепная реакция. Мгновенно выделилось огромное количество ядерной и тепловой энергии, произошел взрыв и выброс наружу всего жутко радиоактивного «свежего» содержимого реактора. По свидетельствам очевидцев, крышка реактора весом в несколько тонн вылетела вертикально вверх на огромную высоту и оттуда упала вниз, обратно на корпус лодки, пробив его. Все, что было выброшено из реактора в момент взрыва, все остатки разрушенной активной зоны упали в акваторию бухты, на пирсы, на территорию завода. В считанные минуты всё, попавшее в след гигантского радиоактивного выброса, стало радиоактивным…

Десять человек – восемь офицеров и два матроса-срочника, выполнявшие работу – просто испарились вместе с радиоактивным выбросом. На третий день после трагедии в бухте нашли оторванную голову и палец одного из ремонтников. На пальце оказалось золотое обручальное кольцо. По нему установили уровень радиации в момент взрыва, так как поначалу это вызывало затруднения – приборы, рассчитанные на измерение радиации до 600 рентген (тридцатикратная смертельная доза), выходили из строя, не выдерживая чудовищного уровня излучения. Исследовав кольцо в лабораторных условиях, установили, что в момент взрыва уровень радиации достигал 90000 рентген в час. По оценкам специалистов, это втрое больше, чем при аварии в Чернобыле.

По первым официальным подсчетам количество облученных составило 114 человек, но к середине 90-х было официально выявлено уже более 950 пострадавших.

Военное дело

Валерий Мазур к августу 1985-го уже отслужил полтора года – полсрока флотской службы. Сначала была учебка на острове Русский. На службу он пришел с дипломом электросварщика, то есть готовым специалистом, что немаловажно для обслуживания современной военной техники. В учебке обучали всем необходимым морским премудростям, и он уже тогда знал, что будет в качестве ремонтника обслуживать атомные подводные лодки. Когда отучился, привезли в бухту Павловского, где базировалась 4-я флотилия атомных подводных лодок. Служил на ПМ-49 (плавучая мастерская), которая была для подлодок вроде «скорой помощи»: в случае неполадок на подлодке корабль с ремонтниками (а специалисты в экипаже численностью 300 человек были самые разные – от плотников до специалистов по вооружению) выходил в нужный квадрат, «лечил» лодку и возвращался на базу.

10 августа сыграли боевую тревогу. Все разбежались по своим боевым постам, выполнили всё полагающееся при такой тревоге: задраили переборки в отсеках, проверили работу механизмов и т.д. Практически до вечера просидели в отсеках, потом прозвучал отбой тревоги и команда: на палубу не выходить, под дождь не попадать. Последняя вызвала недоумение: вроде бы перед тем, как тревогу сыграли, солнце вовсю светило, откуда дождь?..

Ночью матросов построили на пирсе. «Произошло чрезвычайное происшествие, вам надо быть готовыми выполнить боевую задачу», – это все, что тогда им было сказано. О том, что произошло, никто ничего не говорил. Утром 11 августа на юте выстроили свободных от вахты матросов и сообщили, что идут в район ЧП. Бегом к катеру, где уже находились специалисты службы радиационной безопасности – и вот она, Чажма. Перед каждым из десяти человек аварийной партии была поставлена конкретная задача, причем несложная: например, перетащить что-то с места на место. Главное – успеть это сделать за 20 минут. Почему так? Это было «разрешенное» время для нахождения людей в зоне заражения, которое рассчитали специалисты-ядерщики.

У «химиков» (так на флоте именуют радиологов), которые работали в очаге поражения первые часы после аварии, были защитные костюмы. Но они свое время отработали, дозу получили, надо было менять людей и менять костюмы. Спецкостюмы находились далеко – на базе во Владивостоке. А с людьми оказалось проще – стали формировать аварийные партии из матросов-срочников. В одну из таких на второй день после аварии и попал Валерий Мазур. И они по команде побежали – в тех самых робах и ботинках, в которых несли службу на своем корабле.

Сегодня он вспоминает себя 19-летнего: всем парням хочется повоевать, а это была настоящая боевая задача, не учебная, и душа пела: «Наконец-то!». О последствиях они тогда не думали, не осознавали их – просто выполнили приказ и были довольны этим. Сначала настроение было приподнятое, казалось, что зрение стало до невозможного четким, обоняние – особо острым, таким, что, кажется, улавливаешь запах цветов на берегу… Но длилось это очень недолго, на смену эйфории пришли головокружение, тошнота, от которой не спасали даже сухарики – испытанное народное средство, при помощи которого матросы всегда боролись с морской болезнью. Изменилось не только состояние, но и отношение на борту: раньше приказывали, а теперь стали просить…

По сегодняшним свидетельствам участников ликвидации аварии из числа командующего состава, через зону поражения прошло до четверти матросов срочной службы.

Вряд ли Валерий тогда и даже через несколько лет после трагедии понимал, что этот день стал для него точкой отсчета новой жизни. Точнее – точкой невозврата к прежней жизни, потому что здоровью был нанесен непоправимый ущерб – он был на К-431 в первые сутки после аварии, когда радиационный фон был особенно высоким.

Военная тайна

Впервые информация о ядерной катастрофе на атомной подводной лодке К-431 стала достоянием гласности через шесть лет после случившегося. Сразу после аварии был приказ всем отвечать, что на подлодке взорвалась аккумуляторная батарея. Даже до плавсостава ВМФ ее подробности довели лишь в декабре 1985 года, а гражданские инженеры-ядерщики не знали о ней и спустя несколько лет. Обстоятельства аварии засекретили, их скрыли даже от Правительства СССР. А через восемь месяцев схема Чажминской катастрофы повторилась на Чернобыльской АЭС, здесь причиной тоже стали нарушения технологических норм и безалаберность людей.

Как утверждают специалисты, если бы тогда не было этой сверхсекретности, а были бы сделаны соответствующие выводы, Чернобыля можно было избежать. Такое вот получилось смертельное очковтирательство…

Гриф строгой секретности сыграл неблаговидную роль и с ликвидаторами аварии.

…Когда аварийная партия, в составе которой был и Валерий Мазур, вернулась на базу, им приказали раздеться догола, одежду упаковать в мешки и убрать в освинцованные контейнеры. «Выдали новую робу, тапочки и сказали большое человеческое спасибо», – невесело улыбается Валерий Владимирович, подводя итог этому, как тогда ими воспринималось, «приключению».

На пирсе их встретил начальник политотдела: ребята, а что вы там делали? Один из матросов подробно рассказал, что и куда он перетаскивал. Ему велели отойти в сторону, и тогда оставшиеся начали соображать, кто перед ними. В то время политотдела боялись все – и срочники, и офицеры. И уже следующий матрос бодро ответил: «Да я и не понял, что там делал!» «Молодец!» – прозвучало в ответ. И все остальные, рассказывает В.В. Мазур, как обезьяны выдавали безопасные варианты ответов: не помню что делал, не помню, был ли там. Следом матросы подписали бумагу – дали подписку о неразглашении военной тайны в течение 25 лет.

Матроса, который первым отвечал на вопрос начальника политотдела, на борту больше не видели – то ли списали, то ли перевели куда. Но стали появляться новые люди. Собственно, обновление состава для армии – дело обычное: одни демобилизуются, другие приходят на их место. Но всегда известно, откуда они прибыли. А тут – тишина. И возрастом постарше будут… В общем, носят робу, как все, работают, как все, но какие-то не такие: расспрашивают, даже «бухануть» предлагают – известно, когда у людей язык развязывается. Как говорит Валерий Владимирович, это, видимо, была проверка тех, кто подписал бумагу о неразглашении: болтун ты или не болтун. В результате возник, как он говорит, «раздергай»: никто не верит никому, матросы контролируют каждое сказанное слово или вовсе молчат. В такой обстановке работать, служить, выполнять боевые задачи просто невозможно, и экипаж стали расформировывать.

В декабре в бухту Павловского пришла подводная лодка-разведчик К-314. Контролируя движение американского авианосца «Кити Хок», она столкнулась с ней, появилась течь в реакторе. Всплывать в том квадрате было нельзя, в подводном положении – не отремонтировать. Лодку не приняли на ремонт в Камрани из-за того, что «фонила», и она пришла по месту приписки, в бухту Павловского. Матрос Мазур как раз и заваривал этот прохудившийся патрубок в системе охлаждения реактора. Ремонт К-314 растянулся на полгода, и матросы стали замечать, что лодки из бухты уходят, остались четыре – самые древние. «Наверное, будет война», – судачили матросы меж собой. Они были почти правы: это было отступление в войне с атомом для того, чтобы спасти подлодки от заражения.

Потом Валерия Мазура прикомандировали к ПМ-22, которая стояла в 178 заводе во Владивостоке, а через какое-то время отправилась в док в Чажме – на ремонт. Так Валерий второй раз попал в зону поражения. Командиры, видимо, этот факт просмотрели, а сам подойти к ним и сказать, что он уже здесь был, он не имел права — дал подписку.

Обычно когда корабль встает в док на ремонт, у матросов есть возможность сходить на берег, но сейчас даже сходней не было. Так и сидели на корабле, из тех, кто еще не был на аварийной подлодке, формировались аварийные партии, чтобы ходить на К-431 и К-314 – обе «грязнули» стояли в одной бухте. Увы, человеческий ресурс ликвидаторов был уже исчерпан, нужны были новые и новые люди.

… К каждому, кто приходит из армии, друзья, родные пристают с дежурными вопросами: где служил, как служил, что делал? Что мог рассказать им Валерий Мазур? Да так, мол, обычная служба, в основном на берегу траву красил.

Перед демобилизацией они снова прослушали «страшилки» от политотдела. Матросам напомнили случай на корейских учениях, когда особо смышленый радист решил облегчить работу офицерскому составу: разобравшись с кодами, он расшифровал радиограмму и принес готовый текст – скорее всего, в надежде, что его рвение будет оценено и он, например, получит отпуск. Инициативу радиста оценили, но не так, как он планировал. «Знаете, где сейчас этот парень?» – грозно спрашивал офицер политотдела матросов.

«Это в кино красиво звучит: я знаю государственную тайну. А для меня она – как чирий, сто лет бы я ее не знал. Это очень серьезный груз. Эта тайна – не твоя, и она таким хлыстом тебе обернется, если ты про нее расскажешь…», – так определяет удел «неразглашенца» Валерий Владимирович. Ведь у него, когда вернулся домой, первые три года, кто бы ни начинал расспрашивать о службе, сразу в мозгу вертелось: а на кого он работает? И вся героика службы померкла.

Гражданка

Радионуклеиды, полученные вследствие облучения, из организма выводятся очень плохо, они больше склонны накапливаться. Так же не кончаются, а только накапливаются и проблемы ликвидаторов – участников подразделений особого риска, в категорию которых и входит В.В. Мазур. Удостоверение об этом, подписанное первым заместителем министра обороны, он получил только в 2013 году – через 20 лет после того, как был издан приказ командующего Тихоокеанским флотом, в котором значилось его имя как ликвидатора аварии на подлодке К-431.

Кстати, про приказ и возможность получить удостоверение он узнал совершенно случайно: появился интернет, и с ним – возможность поиска и переписки в социальных сетях с сослуживцами. Они-то и написали, что надо идти в военкомат, где есть такой приказ.

Почему такое стало возможным? Потому что и в 1993 году режим секретности сохранялся, и приказ был издан для внутриведомственного пользования. То есть, он пришел в военкоматы, больше нигде такой информации добыть было невозможно. И если напротив фамилий офицеров были указаны координаты, и военкоматы сообщали им о возможности получить удостоверение, то у матросов – только фамилия, имя и отчество. И по собственной инициативе перелопачивать все дела, чтобы узнать, проживает ли кто-то из упомянутых в приказе на вверенной территории, сотрудники военкомата не спешили. А между тем, в 1991 году было принято постановление Верховного Совета РФ «О распространении действия закона РФ «О социальной защите граждан, подвергшихся воздействию радиации вследствие катастрофы на Чернобыльской АЭС» на граждан из подразделений особого риска». То есть, участников подразделений особого риска уравняли в льготах с чернобыльцами. Из-за секретности и формального выполнения приказов сотрудниками военкоматов В.В. Мазур получил льготы через 20 лет. А кто-то из этого списка, не исключено (интернет до сих есть не у всех!), до сих пор мучается болезнями, вызванными радиацией, но не подозревает, что имеет льготы, в том числе и по оздоровлению.

Более того, поиск в интернете показал, что по всей стране этой категории людей приходится отстаивать свои права через суд, в том числе и конституционный. «Это унизительно – доказывать, что тебе положено по статусу. Мы выполнили приказ, тем самым сократили себе жизнь. И не мы должны бегать за чиновниками с бумажками, а они за нами», – говорит В.В. Мазур, который тоже не избежал трений с чиновниками.

Гражданственность

Валерий Владимирович – человек очень эмоциональный и позитивный, но особенно лицо его светлело и преображалось, когда он рассказывал о службе. И чем дольше мы разговаривали, тем больше у меня назревал вопрос: почему при том, что служба в армии перевернула его жизнь не в лучшую сторону, у него осталось хорошее отношение к ней?

«Нет, это хорошее отношение не к службе, а к своей стране. Или, можно сказать, к значимости службы в армии», – поправил он меня. И развил свою мысль – об осознании того факта, что ты стоишь на рубежах своей страны. Напротив тебя стоят серьезные силы, и от тебя, и от всего экипажа зависит, как это противостояние будет протекать. Ты понимаешь, что за твоей спиной – вся наша огромная страна.

Сегодня многое изменилось. Для некоторых сегодня не то что наша страна, земной шар кажется шариком, потому что они могут облететь его, путешествуя с остановками, за несколько дней. У них нет осознания, что вот эта часть глобуса – моя, я здесь живу, я буду чистить ее, лелеять, гордиться ею и защищать, как ее защищали предки от татаро-монгольского ига, от французов, турков, шведов, немцев. Редко кто из них служил в армии, ибо по устоявшемуся в обществе мнению сегодня в армии служат либо тупые люди, которым не повезло в жизни, либо те, у кого денег не нашлось дать в военкомате.

«И у меня появляются сомнения: а ради чего жертвовать жизнью и здоровьем сегодняшним воинам?» – говорит В.В. Мазур.

Он имеет право так говорить, потому что в свое время выполнил свой воинский долг сполна, потерял здоровье, а государственная машина оказалась столь неповоротлива и равнодушна, что платить по счетам ему стали только через 20 лет.

«Все говорят – виновата система. Но на каждом месте сидит конкретный человек, у которого есть имя, фамилия и должностные обязанности. Почему он их выполняет спустя рукава?» – вот что непонятно В.В. Мазуру в этой системе. Он ведь тоже «винтик» в ней. На флоте у матросов нет особо имен-отчеств, есть боевой номер, которому отдаются приказы. И он как боевая единица сделал всё, что ему скомандовали. Если бы и чиновничьи «винтики» крутились столь же споро, не возникал бы у В.В. Мазура и других ликвидаторов риторический вопрос: а ради чего?