Меню
16+

«Знамёнка». Газета Гурьевского района Кемеровской области

02.04.2020 14:28 Четверг
Если Вы заметили ошибку в тексте, выделите необходимый фрагмент и нажмите Ctrl Enter. Заранее благодарны!

С чистой совестью перед родиной

Автор: Ольга КУЗНЕЦОВА

Федор Петрович Михеев родился на Алтае 23 апреля 1916 года, то есть еще при царском режиме. Жизнь оказалась не только длинной, но и долгой: его биография началась за год до Октябрьской революции, а судьба сложилась так, что годы жизни показались очень долгими...

Как в любой крестьянской семье, Михеевым приходилось думать лишь о том, как выжить, как прокормиться. Кусок хлеба зарабатывался тяжелым трудом. Когда Феде было полтора года, не стало отца, кормильца, заботы о пятерых детях легли на плечи матери. Федя даже не помнит его лица. Не удивительно, что в детстве ему не удалось получить образования — он не умел даже читать и писать.

Повзрослев, Фёдор с Алтая, где родился, перебрался в Новокузнецк. Тут-то его все-таки и отправили в школу — на два месяца. Освоил азы грамоты — и на кадровую подготовку. Потом была служба в армии и снова — Новокузнецк, работа и работа.

Снова учиться пришлось, когда началась война: здесь уже была военная кадровая подготовка. А в сентябре 1941 — уже фронт. Федор Петрович всю войну прошел в звании рядового. Предлагали командовать взводом — отказался, рассудив, что без образования в командовании ему делать нечего. От его оплошности могут погибнуть люди, и он будет ответственен за их смерть, поэтому для всех будет лучше, если он будет выполнять чьи-то приказы, а не отдавать.

Под Харьковом шли жестокие и отчаянные бои, наши войска были отброшены к Воронежу. Военная часть, в которой воевал Фёдор Петрович, приняла бой, потом наступило затишье, уставшие солдаты решили, что отстрелялись и расположились в лесу. Поставили кухню, приготовили обед. Фёдор установил свой станковый пулемёт. Когда обед поспел, пошли за едой, только от кухни отошли с котелками... тут её и разнесло вражеским снарядом. Она вспыхнула и вмиг сгорела.

Из окружения прорваться не удалось, и около пятидесяти тысяч солдат попало в плен. В их числе был и Фёдор Петрович Михеев.

Счёт времени остановился, было ощущение, что это никогда не кончится. В первые месяцы в фашистских концентрационных лагерях погибло больше половины пленных русских солдат. Первый лагерь, в который попал Федор Петрович, был под Житомиром. Здесь пленные гибли в основном от голода. Фёдора почти сразу определили в группу слабых. Страшно несправедливо, что пленным фашистам у нас было положено по 700 граммов хлеба, а едой для русских пленных в немецких лагерях была баланда из брюквы и на неделю 50 граммов хлеба пополам с опилками. Каждый день пленных заставляли таскать голыми руками кирпич на расстояние в 5 км и почти не кормили.

Потом тех, кто не умер от голода и остался в живых, переправили в Польшу. Там находились месяца три, а потом — в Германию.

Заключённые так ослабли, что две ступеньки крыльца в сарай, где их держали, преодолевали на четвереньках. В соседнем помещении держали пленных американских солдат, и русские военнопленные могли их видеть через ограждение из колючей проволоки. Те играли в футбол в трусиках и футболочках, а наших военнопленных солдат выволакивали за шкирку во двор на прогулку, потому что они не могли идти сами. Даже те, кто мог ещё самостоятельно передвигаться, старались не ходить, чтобы сохранить силы. Тех, кто не мог дойти даже до бани, товарищи, человек восемь-десять, перекладывали на одеяло и несли туда, хотя сами еле передвигались. Там одежду отправляли на прожарку, а пленников совсем нагими выгоняли на улицу часа на два, на ветерок, пока их лохмотья не прожарятся. Когда подходило время идти мыться, они надеялись, что согреются в бане, но там их ожидал чуть тёплый душ, а затем мытьё холодной водой, казавшейся им ледяной.

Однажды к ним приехал бауэр (местный фермер), который набирал в батраки пленных солдат. Ребята так ослабели и изголодались, что обрадовались этому, решив, что у него они наедятся досыта и, может быть, даже не погибнут от голода. Бауэр покупал рабочих на время страды, из всех выписал лишь четверых. Солдат довели до поезда на Штутгарт, раздели донага для проверки на вшивость. А у них уже ноги-руки тряслись, когда они друг другу помогали одежду надевать. Привезли к бауэру, сгрузили вповалку под бричку и поставили конвоира, хоть они и так даже шевелиться не могли.

У бауэра пленных батраков было уже около сорока человек. В первый раз им дали задание почистить картошку, сваренную в мундире, и велели: «Не ешьте — чистите, а то конвоир излупит», а им уж всё равно было, что с ними станется. Они изголодались, отощали, ослабели. Зашёл в сарай бауэр, посмотрел на них и сказал: «Пускай отдыхают». Месяц пленники отдыхали. Наелись картошки вдоволь, а хлеба все равно больше 50 граммов не давали. Иногда со стола бауэра попадал пленникам кусочек масла — столько было радости! Те ребята, что давно здесь были, уходя на работу, оставляли свой хлеб лежачим новоприбывшим. А их, немощных, конвоир выбрасывал на улицу, и они там лежали, свежим воздухом дышали. Через некоторое время начали вставать на ноги, колоть для кухни дрова, тогда их на работу в поле взяли, чтобы возить назем. Кто послабее, лошадьми правил, а остальные с телеги назём по полю растаскивали. В первый день после такой работы у Фёдора и его троих друзей отнялись ноги, и самостоятельно на обед они идти не смогли. Тогда их свалили на повозки и увезли обратно в сарай, после чего они ещё около месяца отлеживались.

«Хорошо, что нас у бауэра поддержали. Если бы не произошло всё так, то не знаю, что с нами было бы, — вспоминает Фёдор Петрович. — А к своим попасть нам Господь помог».

Однажды в ограде у бауэра стали рваться снаряды. Пленных решено было эвакуировать. В сарае было очень страшно, ведь они могли погибнуть и от снарядов своих соотечественников.

Бой был жестокий, кольцо сжималось. Не вытерпев сильного натиска, конвой бежал, бросив военнопленных.

В этой ситуации каждый солдат действовал сам за себя. Большинство объединились, собрали технику, трактора и прицепы и утром уехали. Фёдор остался и целый день ещё находился там. Потом некоторые из уехавших вернулись, всех собралось около 13-ти человек. Вокруг всё гремело и взрывалось — шли бои. Непонятно было, где советские войска, а где враги. Добрались до какого-то леса, но куда идти, так и не могли решить. Послали двоих к дороге, там тоже ничего не понятно: то в одну сторону войска двигаются, то в другую. Наконец, разглядели своих. Обрадовались, бросились навстречу, а оттуда им кричат: «Кто вы такие?» — и не хотят подпускать. Когда командир понял, кто они, велел беглым пленным идти дальше, в соседний посёлок — навстречу нашим войскам.

Поднялись на пригорок, но здесь их ожидало страшное зрелище — кругом было пусто, полуразрушенные дома и убитые советские солдаты. Посёлок уже не существовал.

И в гуще сражения, слабые и отощавшие, сбежавшие узники никому оказались не нужны. Они решили добираться до комендатуры своими силами. Проезжающие машины не хотели их подбирать, им предлагали следовать через посты — привезти в штаб неизвестно кого было большой ответственностью.

Шли по полям, вдоль дорог, прячась в оврагах и балках, днём и ночью. Дойдут до очередного постового, тот ведёт их к начальнику караула для отметки, а потом отправляет до следующего поста. Раз напросились к своим на ночлег: «Ну ладно, идите, можете в дом сходить, может, пожрать найдется», — и разрешили переночевать до утра на сеновале.

А они не могли нарадоваться, что наконец-то слышат вокруг только родную речь.

Впереди остался последний пост. Но враг опять захватил дорогу. Беглецов так никто и не хотел брать с собой, им оставалось надеяться только на себя да на Бога.

Решили спрятаться в сарае посреди поля, где немцы хранили снопы. У них такие сараи на каждом поле стояли, чистые, сухие, крытые черепицей. До сарая было метров сто. Пошёл густой и липкий весенний снег, солнце померкло, всё вокруг потемнело. Беглецы обрадовались — может, никто и не заметит, как и где они прячутся. К тому же снег завалит следы, ведущие в их убежище. Но он кончился, не успев начаться, и чёткие, глубокие следы остались возле дверей. Им оставалось лишь надеяться, что никому не придёт в голову обыскивать это место. Беглецы установили наблюдение на крыше, немножко разобрав по углам черепицу. И не зря. Через некоторое время увидели направляющуюся в их сторону вооружённую группу фашистских солдат, вроде без командира. Возможно, во время боя они были отрезаны от своих войск и теперь искали место, где можно переждать? Обнаружив у сарая свежие следы, фашисты замешкались. А наши спустились с крыши вниз, не зная, что предпринять. Если им такая смерть предназначена, то от судьбы не убежишь, ведь они были совершенно безоружны и защищаться им было нечем. Открылась дверь, фашисты наставили на них автоматы. И тут оказалось, что среди пленников есть поляк, и среди фашистов — тоже поляк. Тогда ведь всё смешалось: как в советских войсках и концентрационных лагерях были люди разных национальностей, так и у фашистов. Начались переговоры. Пленный поляк говорит: «Мы не вооружены», а фашистский поляк отвечает: «Вам и нам выгодно, чтобы никто не знал, что мы так почти по-братски здесь сидели, так что вы молчите, никому не говорите, что такое произошло, и мы будем молчать», — и фашисты не тронули советских солдат. Беглецы сидели как на иголках. Было страшно: преимущество на стороне врага, и в любую минуту фашисты могли расправиться с безоружными людьми.

Когда, спустя некоторое время, враги покинули сарай, отправились обстреливать проходящие по шоссе советские машины, у пленников отлегло от сердца, но появилось желание отомстить за товарищей, которых те ещё собирались убить.

Потом советские войска вновь стали отступать в сторону комендатуры, куда держали путь беглецы. Группа пленников поредела — некоторым всё-таки повезло, их подобрали машины, идущие в сторону штаба. Фёдор на некоторое время остался один, но тут остановился грузовик. В кабине сидел старший лейтенант, оказалось — тоже сибиряк, как и Фёдор Петрович, только Фёдор с Алтая, а лейтенант — из Томска. Подвез он Федора немного, а потом тот ещё два километра прошёл сам до комендатуры.

Там было уже полно знакомых пленных, которые добрались сюда от бауэрской фермы на тракторах и прицепах. Прибывших солдат построили, объявили, что они на время свободны и могут пока жить и отдыхать в брошенных, пустующих домах в посёлке. Так прошло четыре дня. Они отсыпались и отъедались. Потом их погрузили в 20 машин и отправили в тыл. Здесь советских солдат, побывавших в фашистских концентрационных лагерях, отправили в один лагерь с военнопленными фашистами. Когда об этом узнал генерал, он долго ругался: «Разве вы не можете отличить русских от немцев?!» Только тогда советских людей из лагеря распустили. Через некоторое время бывших пленников опять собрали и перевезли в Ландсберг, где отдыхали военные части.

Фёдору Петровичу в то время пришлось пройти через «особый» отдел. Всех бывших военнопленных водили по ночам на допросы. Михееву скрывать было нечего. Он прямо говорил, как попал в окружение, как был в плену. Оказалось, что в «особом» отделе всё это хорошо известно, им важно было удостовериться, что у него совесть чиста как перед собой, так и перед Родиной. Допросы длились почти неделю. Некоторым объявляли, что они не годны для продолжения службы в советских войсках. Они приходили с допросов, давились слезами, а за спиной про них говорили: «Собаке — собачья смерть». Фёдору дали направление на пополнение армии, признали, что он «годен», сводили в баню, дали обмундирование. А он не мог нарадоваться, что попал к своим...

Фёдора Петровича Михеева направили в штаб бригады, где обучили стрельбе из «фауста» — так солдаты называли фаустпатрон. А затем отправили на фронт добивать фашистов. Это был 1945 год. На Берлин наступали со стороны реки Одер, и там была крепкая битва. Берега почернели от взрытой снарядами земли. Но нужно было идти дальше. Это было тяжело и очень долго, казалось, что прошёл целый век, пока они достигли своей цели.

Фёдор Петрович Михеев честно заслужил боевые награды: медаль «За победу над Германией», медаль «За взятие Берлина», медаль «За боевые заслуги» и орден Отечественной войны II степени.

После демобилизации в 1946 году многие завидовали ему, что он не попал под суд, не был расстрелян или сослан в советский концентрационный лагерь как предатель Родины, а остался в рядах Советской армии.

Фёдор Петрович вернулся в Сибирь, в родные края, женился. Работал буровым мастером, потом переехал в Кулебакино, работал там. Выживать было тяжело: семья, ребятишки маленькие, их нужно было кормить, поэтому держали корову, хозяйство, везде нужно было успеть. В 1956 году семья переехала в Золотую Тайгу, где прожила 13 лет, а оттуда, будучи уже на пенсии, Федор Петрович попал в Урск. В 1989 году у Фёдора Петровича умерла жена, и он остался один. Оба сына выросли, женились и живут своей жизнью. Тяжёлая жизнь и лишения дают о себе знать недомоганиями и болезнями. Да и возраст уже не тот, чтобы не болеть. Но память ничего не даёт забыть, всё помнится так, словно это было вчера.

Добавить комментарий

Добавлять комментарии могут только зарегистрированные и авторизованные пользователи. Комментарий появится после проверки администратором сайта.

20