Жизнь пришлось учить не по учебникам

Сегодня Людмила Иосифовна на заслуженном отдыхе. Она, откликнувшись на нашу просьбу рассказать о своем военном детстве, позвонила в редакцию и пригласила меня в гости. Пригласила не столько как корреспондента, сколько как бывшую ученицу. Только в этот раз все было совсем не так, как на обычном уроке. Она предложила мне кофе и домашние тапочки, а я присела на диван и на одном дыхании выслушала ее двухчасовой рассказ о войне – рассказ не преподавателя истории, а женщины, чье детство выпало на эти поистине страшные для всей страны годы. Правда, Людмила Иосифовна сразу оговорилась, что ее, 12-летнюю на момент начала войны девочку, и других таких девчонок и мальчишек нельзя считать детьми войны, поскольку они себя таковыми не считали – их детство кончилось в ту самую минуту, как 22 июня 1941 года они услышали о нападении гитлеровцев на Советский Союз.

«Отец мой, – начала рассказ Людмила Иосифовна, – Иосиф Тимофеевич Цапок – был член партии, человек чрезвычайно дисциплинированный и порядочный. Приказы партии выполнял безоговорочно, поэтому готов был по первому слову ехать туда, куда прикажут.

Родом мы из Алтайского края. Но в 1932 началась вербовка на строительство КМК, отец вызвался, и мы всей семьей – папа, мама, два братика и я – приехали в Новокузнецк. А в 1933 году объявили о нехватке рабочих уже на Гурьевском металлургическом заводе, и папа снова вызвался ехать – так мы оказались в Гурьевске. Сначала отца поставили работать начальником ЖКО завода, а через год вызвали в райисполком и предложили стать председателем Ур-Бедаревского сельисполкома».

Потом была должность директора горскинской мельницы и единственной в районе электростанции и снова вызов в райисполком и назначение уже на должность секретаря райисполкома.

«А в 1937 году, – Людмила Иосифовна тяжело вздохнула, — вы же помните, какой это был страшный год, когда соседи и лучшие друзья писали друг на друга кляузы и доносы…» В моей голове вихрем пронеслись десятки историй, слышанных в свое время от осиротевших в годы сталинских репрессий таких же, как Людмила Иосифовна, «детей войны». Истории эти всегда имели схожий сценарий: донос – вызов в вышестоящий орган партии и – в лучшем случае — увольнение с работы, а в худшем – «черный воронок» и осиротевшая семья…

В общем, отца Людмилы Иосифовны вызвали в обком (тогда он находился в Новосибирске) и объявили, что он исключен из партии, поскольку является, якобы, сыном мельника-кулака. Работу, а вместе с тем и жилье, он, конечно, потерял. А семья потеряла покой от изматывающего ожидания, что вот сейчас, сейчас, если не днем, так непременно этой ночью… подъедет тот самый «воронок» и заберет отца навсегда…

К счастью, вместо «воронка» к отцу Людмилы Иосифовны приехал директор Гурьевского совхоза Платонов и не побоялся предложить опальному знакомому должность своего заместителя по хозяйственной части.

…А через некоторое время Иосифа Тимофеевича вызвали в райком партии. «Не было его несколько часов»... – Людмила Иосифовна в очередной раз замолчала, чтобы не расплакаться, только носовой платок теребить в руках не перестала. Я терпеливо ждала развязки, и в этот момент мне почему-то показалось, что часы в комнате тикают до неприличия громко – так громко, словно хотят оставить в памяти след от каждой секунды ожидания. «Вот так же, наверное, громко и тревожно – подумала я почему-то, – тикали часы и в тот день, когда семья Людмилы Иосифовны ждала возвращения Иосифа Тимофеевича из райкома». «Ой, сколько всего пережито, – вернулась к рассказу моя героиня и все-таки не выдержала, расплакалась, – а потом он вернулся… такой счастливый, радостный. И говорит маме: «Ты знаешь, меня восстановили в партии, я ни в чем не виноват».

В тот день Иосифу Тимофеевичу предложили должность заместителя заведующего районным земельным отделом, а через год уже попросили возглавить колхоз имени 14-й годовщины Октября в Кулебакино. И семья снова засобиралась в дорогу.

«Мы кочевали, словно цыгане, – усмехается сквозь слезы Людмила Иосифовна. – Сами переезжали с места на место, и корову за собой везде таскали. Без нее было нельзя, она была кормилица».

Кулебакинский колхоз, по словам Людмилы Иосифовны, был большой, крепкий. Семья Цапок переехала в него прямо накануне войны – в 1940 году. Правда, сама Людмила осталась жить в Гурьевске – у маминой сестры, поскольку училась уже в пятом классе, а в Кулебакино была лишь четырехлетка. Домой она наведывалась лишь в выходные и на каникулы.

«В общем, встретили мы новый – 1941 год – уже в Кулебакино, – продолжает свой рассказ Людмила Иосифовна. – А зима была снежная-снежная… Я тогда домой на каникулы приехала, вернее, пешком пришла. Мы тогда знаете, все больше пешком ходили, транспорта-то не было, недаром сейчас ноги-то и отказывают. Так вот, пришла и поразилась — у нашего домишки даже окна были под сугробами скрыты. Морозы тоже, должна сказать, все военные годы стояли страшные – под сорок градусов! Но зато все эти годы были высоченные урожаи зерновых, наш колхоз всегда план перевыполнял. Я говорю, видно, сам Господь оглянулся тогда нам на помощь».

Поскольку в селе не было ни электричества, ни телефона, все важные новости колхозники узнавали либо из единственного приемника, стоявшего в кабинете отца Людмилы Иосифовны, либо от вестового, приезжавшего из Ур-Бедарей.

…22 июня 1941 года вестовой принес им поистине плохую весть. «В селе было около 170 дворов, и из каждого доносился женский или детский плач, – вспоминает Людмила Иосифовна. – Мужчины собирались на фронт, а мы плакали – плакали потому, что хорошо знали, что такое война». «Откуда?» – не поняла я. «Как же? А финская? – удивилась моя собеседница. – Это ваше поколение про нее мало знает, а мы знали».

Буквально за несколько дней, по словам Людмилы Иосифовны, село словно осиротело – мужчины ушли воевать, оставив женщинам, старикам и детям засеянные поля. Фронтовикам предстояло биться за свободу своей страны, а тыловикам – за будущий урожай.

Отца Людмилы Иосифовны на фронт не взяли — наложили бронь. «Он был хороший хозяйственник, – говорит Людмила Иосифовна, – а людей в войну нужно было кормить, одевать, обувать».

«Сначала, – всегда говорил ее отец, – людей нужно накормить, одеть, обуть, а потом спрашивать с них работу». И работавшие в колхозе имени 14-й годовщины Октября действительно были всем обеспечены. «Мы жили, конечно, непросто, – продолжает свою мысль Людмила Иосифовна, – но не голодали. Соседние колхозы – те, что поменьше – да, бывало. А у нас всегда было молоко, мясо, хлеб, овощи. Чтобы женщины, сидевшие до войны дома с ребятишками, могли работать в колхозе, в селе был открыт детский сад. Ребятишек за счет колхоза хорошо кормили. Сладостей, конечно, не было, но каша на молоке и суп на мясном бульоне были всегда. Выращивали в колхозе и гречиху, была своя пасека. Правда, гречка и мед на трудодни не полагались – полностью отправлялись на фронт и раненым в госпиталь, расположенный в 10-й школе.

А для наших колхозников в селе была открыта сначала крупорушка, на которой можно было отделить крупу от шелухи, а потом – шерстобитка и пимокатня для обработки и переработки шерсти. В селе жил очень хороший пимокат Шохорев. Вот он и еще два пожилых мужчины катали валенки. Для односельчан – бесплатно, в порядке очереди, а с работников других колхозов, конечно, брали небольшую плату. Катали в нашей пимокатне по заявке военкомата и специальные валенки-чёсанки из белой шерсти для командного состава армии – совершенно бесплатно. А еще на фронт постоянно отправляли вязаные перчатки и носки».

Поскольку женщины практически все были заняты в овощеводстве и животноводстве, прополка зерновых и сенокос полностью легли на плечи подростков. «Пололи пшеницу вручную, – вспоминает Людмила Иосифовна, – работали каждый день с 8 утра до 8 вечера. И никому даже в голову не приходило пожаловаться, как нам трудно, или попросить неполный рабочий день. Мы считали себя взрослыми и старались работать наравне». «Вы как дочка председателя вполне могли отказаться от тяжелой работы в поле», – высказала я провокационное предположение. «Даже не думала об этом, – отрезала Людмила Иосифовна, – да и скучно в селе было, тихо, жизнь кипела именно в поле – там, где была вся молодежь».

Все разговоры во время работы, конечно, были о последних сводках с фронта. Мужчины каждый вечер до полуночи слушали в кабинете отца Людмилы радиоприемник, а потом наперебой пересказывали остальным.

И так было изо дня в день. Заканчивалась прополка, начинался сенокос, а после – уборка урожая. Учебный год в войну начинался только 1 октября, когда хлеб давно лежал в амбарах, а сено было высушено и сложено ровненькими стогами.

К 1942-1943 году обстановка на фронте обострилась до предела, а в стране во всю шла эвакуация людей из захваченных немцами территорий – об этом селяне постоянно узнавали из того самого радиоприемника. Когда эвакуированных стали привозить в Гурьевский район, двери своих домов распахнули для них и жители Кулебакино. Колхоз в первый год обеспечивал эвакуированных всем необходимым, а весной они вместе с остальными выходили в поле. «Приезжали, – говорит Людмила Иосифовна, – отовсюду: из Калинина, Ржева, Мариуполя, Харькова, а потом и из блокадного Ленинграда». Особенно страшно, по ее словам, было смотреть на ленинградцев, которые со стороны больше были похожи не на людей, а на живые скелеты.

Всего в селе жили около 15 таких эвакуированных семей. Едва они приезжали, правление тут же распределяло их по домам колхозников, и ни разу никто из хозяев не возразил и не пожаловался на тесноту. Поговорка «В тесноте, да не в обиде» стала у селян любимой.

В 1944 году в Советском Союзе был создан Фонд Победы, и все колхозы и колхозники должны были перечислять в него добровольные пожертвования. Кто-то продавал гуся, кто-то овечку, и вырученные деньги клал в общую копилку Победы. «Наша семья, – не без гордости в голосе вспоминает Людмила Иосифовна, – к примеру, продала бычка за 25 тысяч рублей и перечислила все деньги в фонд». Не остались в стороне и другие селяне. Большую сумму перечислил и сам колхоз. В итоге их колхозу удалось собрать такую сумму, которой, по данным военкомата, хватало как раз на то, чтобы построить военный самолет. С такой просьбой деньги и были отправлены в Москву. В ответ от главнокомандующего пришла благодарность, в которой уточнялось, что на эти деньги построен танк, видимо, в тот момент он стране оказался нужнее самолета.

О победе Людмила Иосифовна услышала по радио, когда была в Гурьевске. «Что тут началось! – даже сейчас не может сдержать радости она. – Все ликовали, смеялись, плакали, обнимались!»

«Людмила Иосифовна, – спросила я, – а как Вы думаете, благодаря чему мы, вернее, вы выиграли эту войну?» «Ну, – она вдруг словно сбросила с себя ворох воспоминаний и вернулась к более привычному учительскому тону, – в учебнике истории был указан целый ряд причин…» «Нет, – поспешила я перебить ее, – как Вы лично считаете?» «Лично я думаю, что благодаря строгому порядку. Да, зачастую законы были жестоки, и семья наша от этого в свое время тоже пострадала, но, наверное, того требовало время и обстановка в стране. Вот вы посмотрите, времена были голодные, а безоружные подростки и старики открыто возили хлеб и не боялись. Мы с девчонками тоже ходили пешком и на поле, и в город и не опасались, что нас кто-то обидит. А еще победили потому, что были очень дружные. Я говорила, что урожаи зерна были высокие, поэтому все оно в зерносушилку не входило, лежало просто под открытым небом. Но если начинался дождь, по одному зову вестового к сушилке собиралось все село, чтобы накрыть зерно. А если случалось, что оно все же намокало, то назавтра все жители приходили снова и лопатами переворачивали его до тех пор, пока оно не высыхало».

Людмила Иосифовна замолчала – словно рассказала все, что хотела рассказать по новой теме, и добавить к сказанному ей было уже нечего… Впрочем, нет, я не права, тема оказалась отнюдь не новой – просто подошла к ней Людмила Иосифовна по-новому – не как учитель истории с многолетним стажем, а как пережившая войну женщина, положившая свое детство на алтарь Победы и тем самым совершившая настоящий подвиг – подвиг, о котором, к сожалению, никогда не напишут в учебниках истории…