Жить торопились и чувствовать спешили

…Старшая дочь Анны Михайловны – Людмила Ивановна Клестова – уже готова была зачитать мне эти самые «опорные» даты, но Анна Михайловна вдруг перебила: «Вы знаете, – начала она рассказ о себе, – всю свою жизнь я занималась тем, что воспитывала детей: сначала сидела с братьями и сестрами – нас в семье аж девять детей было, мама даже была награждена «Медалью материнства» I-й степени, а я – первая, вот нянькой для всех и была – кого накормить, кого одеть, за кем приглядеть. Потом выучилась на учителя начальных классов — с чужими детьми занималась да своих трое родилось – две дочери и сын, тоже внимание нужно. А на пенсию вышла – внуки пошли, ни много ни мало шестерых вынянчила. Сейчас уже и пять правнуков народились, тоже бы помогла, но, как говорят, глазами бы все переделала, а руки уже не те. Взяла тут как-то одного подержать, а в руках – слабость. Все – отнянчила свое!» – махнула с напускной небрежностью рукой Анна Михайловна, и я вдруг поняла, что это обстоятельство, что «она отнянчилась», ее на самом деле чрезвычайно расстраивает.

… Анна Михайловна помолчала, а я в это время одним глазком заглянула в листочек с датами, который Людмила Ивановна по-прежнему держала в руках. Оказалось, что родилась Анна Михайловна в 1923 году в селе Елбань Новосибирской области. Родители ее, как она сама позже выразилась, многодетные колхозники-бедняки жили трудно – денег в семье не хватало. Поэтому Анна, несмотря на огромное желание получить образование, то ходила в школу, то пропускала занятия.

Восьмой класс она окончила уже в поселке Чертолог, куда переехала семья. А в 9 и 10 классы ходила в Барите. Уехать из дома пришлось потому, что старших классов в поселке не было. Но тут вдруг снова неприятность – в 9 классе пришло распоряжение, что за школу нужно заплатить 150 рублей. «А откуда у нас деньги? Отец на прииске работал бурмастером – зарплата мизерная, а семья – огромная. Беднота! Жили – рубахи с перемывахой не было! – вспоминает Анна Михайловна. – И я вернулась домой. Почти полмесяца просидела. И так бы, наверное, и не окончила школу, да помог счастливый случай». «Радуйся Анютка, – сообщила ей однажды мама, – пойдешь в школу, Николай Иванович за тебя заплатил». Николай Иванович Панфилов – в те годы директор местной школы, совершенно чужой для Анны Михайловны и ее семьи человек, просто узнав о проблеме, решил, что девочка обязательно должна учиться, и отдал свои личные деньги. «Хороший был человек, царствие ему небесное, – тепло вспоминает о нем Анна Михайловна. – Он мне не только денег дал, но и поговорку, как бы в напутствие, сказал: «Желание и труд – все перетрут, а желание и лень – выйдет пень!»

Из одежды у девушки были только сарафан сатиновый да старая кофта. «Мама летом сено, как мужики, метала, заработала масло, выменяла его на ткань, да справила мне сарафан. Вот в нем и поехала учиться», – говорит Анна Михайловна. «Так холодно ж, наверное, в сарафане-то было», – говорю. «Нормально, – отмахивается Анна Михайловна, – до школы-то от общежития недалеко было – вот и бегала, главное было доучиться. Ну, не хотела я колхозницей быть!»

«В 1943 году после месячных курсов была направлена работать учителем начальных классов в Кочкуровку», — снова подглядываю я в нашу «шпаргалку. — А почему именно учителем решили стать?» – уточняю. «О! Так это была мечта моего отца. Сама-то я хотела в училище в городе Ленинске-Кузнецком поступать, чтобы на акушерку выучиться», – приступила к объяснению сути вопроса Анна Михайловна, а Людмила Ивановна тихонько пояснила мне, что мама Анны Михайловны была в селе что-то вроде повитухи – ничего не боялась – и роды принимала, и покойников обмывала, и в травах хорошо разбиралась, люди к ней со всего села как к доктору ходили. Вот Анна Михайловна в нее в этом смысле и пошла. «Отец, – продолжала тем временем Анна Михайловна, – всегда говорил: «Учитель – вот самая лучшая профессия! Летом – отдыхаешь, и главное, что всеми уважаем». Насчет уважения прав был папа, помню, я когда в 1943 году в Кочкуровку приехала, иду по деревне – молоденькая, плохо одетая, а навстречу старичок и со всем уважением мне: «Здрасьте!» А вот насчет летнего отдыха отец Анны Михайловны ошибся. Практически ни одного лета отдыхать моей героине не пришлось – нужно было то на покос ехать, то на уборку овощей, то на сессии.

«Вы в самый разгар войны работать начинали. Трудно было? Ведь ребятишки-то, наверное, в большинстве своем голодные были?» – задаю наводящий вопрос Анне Михайловне, решив, что так и не дождусь от нее жалоб. «Не думали мы тогда – трудно или нет, работали, да и все. Спросишь, бывало, где такой-то ученик? Ответят: «Заболел или уехал куда – за соломой скотине или дровами». А куда деваться было? Мальчишки-то за кормильцев в семье оставались – отцы на фронт ушли! А что касается голода, то, конечно, всем непросто было – и они голодные, и я сама – выдадут пайку, поешь один раз в день – и все, а дальше – как хочешь. Но я всегда говорю, что деревенским ребятишкам все равно проще было – они хоть с родителями жили, да и картошка у селян все же была, да овощи какие-никакие. А вот детдомовцы действительно хлебнули горя».

…Гурьевский детский дом хоть и занял в биографии Анны Михайловны всего пять лет – с 1945 по 1950 годы, но оставил в ее душе неизгладимый след. И причин на то было несколько. Во-первых, Анне Михайловне досталась там группа мальчишек. Сказать, что с ними было просто трудно, значит, покривить душой. Дети там были всякие — и местные, причем у некоторых из них родители были живы, просто война довела их до такого обнищания, что они вынуждены были отдать собственных детей на попечение государства, были дети из шорских семей, а еще — эвакуированные из блокадного Ленинграда. Ленинградцы всегда держались несколько особняком – между собой могли ссориться сколько угодно, но остальным друг друга в обиду не давали. Во всем прочем это были обычные несчастные детдомовские дети, для которых Анне Михайловне пришлось стать не просто воспитателем, а мамой и сестрой.

Завтрак в детдоме был нехитрый – картошка в мундире да грибы. «Я смотрела и поражалась: и откуда только эти грибы берутся?!» – до сих пор удивляется Анна Михайловна. Обуви не хватало, поэтому ходили в школу и на улицу детдомовцы по очереди. Когда обувь промокала, сушили вперемешку в одной большой «духовке», а потом уже плохо разбирали, кто что надел – какой размер и на какую ногу. Зачастую выходило и так, что зазевавшимся оставалось два левых или два правых ботинка разных размеров.

«Чтобы не было антисанитарии, стригли всех очень коротко», – вспоминает Анна Михайловна, а я вглядываюсь в напряженные лица ребятишек на большой «детдомовской» фотографии, и из-за их одинаковых причесок не сразу понимаю, что там есть и девчонки.

«А где же на этой фотографии Вы?» – уточняю у Анны Михайловны. «А меня здесь нет, у меня как раз Людмила только родилась, я с ней дома сидела, а вот муж мой Иван Алексеевич – здесь, он тоже у нас работал воспитателем.

Муж Анны Михайловны – это, видимо, как раз вторая причина, по которой ей особо запомнился «детдомовский» период ее трудовой деятельности.

Я смотрю на мужчину в центре фотографии – фронтовик, баянист, красавец мужчина – завидная партия! «Одежду было купить не на что, отец в военной форме после войны семь лет проходил», – тихо шепчет мне Людмила Ивановна. «Сразу влюбились?» – уточняю я у Анны Михайловны. «Не помню!» – хитро улыбается она и пожимает плечами. «А у нее, когда про любовь спрашиваешь, – смеется Людмила Ивановна, – она всегда не помнит. – Конечно, сразу понравились друг другу, конечно, любили! Мама пела хорошо, отец – на баяне играл. У него слух идеальный был, он благодаря этому быстро на фронте азбуку Морзе выучил и радистом служил. Правда, сначала узнал, почем фунт лиха – в 1939 году, сразу после призыва, был направлен на службу во Владивосток, позже были Магадан и прииск на Калыме, где солдаты и заключенные добывали для страны золото. Папа рассказывал, что норма была непосильная – каждому ежедневно надо было вывезти из шахты наверх 180(!) тележек руды. А кормили очень плохо, жили в первые годы чуть ли не впроголодь, пока начальство не сообразило, что рядом тайга и река, где полно живности и рыбы».

«В 1946 году мама поняла, что знаний, полученных на курсах, не хватает, и поступила учиться в Кузедеевское педагогическое училище, – четко сверяясь с намеченным «планом», следила за канвой нашего разговора Людмила Ивановна, – за два лета, сдав экзамены экстерном, окончила его и получила диплом.

В 1953 году перевелась работать в школу №10, а еще через четыре года – в школу №11, где и проработала до 1976 года». «Четверть столетия уместилось в двух биографических строчках», – подумала я, глядя на последнюю запись в листочке. И не сразу разглядишь меж ними переполненные классы из сорока с лишним человек, ежедневные тяжеленные сумки с тетрадями, от которых «до колен вытягивались» руки, «намотанные» километры от дома до школы (автобусы-то тогда не ходили), а еще подорванное здоровье на полях Родины и строительстве собственного дома…

Правда, для иллюстрации этой «записи» Анна Михайловна приготовила еще несколько альбомов с фотографиями. Старые черно-белые фотоснимки, местами пожелтевшие от времени, местами поврежденные – Анна Михайловна перебирала их, сыпала фамилиями и именами людей, вспоминала, с кем из них она работала, с кем училась, а с кем дружила и кого воспитывала… Пересказывала чужие судьбы и истории – такие разные и одновременно такие похожие... Конечно, большинство из этих имен мне ни о чем не говорило, а потому и память за них практически не цеплялась. Я продолжала слушать Анну Михайловну и мысленно пыталась подвести итог разговора – понять для себя, что же это все-таки было за поколение, чем оно отличается, к примеру, от нашего? Но истина, как мне казалось, все ускользала и ускользала…

И вдруг на помощь мне пришла Людмила Ивановна. «Вы знаете, – сказала она, — мне кажется, мои родители и все это поколение детей войны отличает то, что они очень спешили все успеть. Война отняла у них много времени, поэтому им нужно было многое наверстать – детей вырастить, жилье построить, деревья посадить – тополя, посаженные моим отцом с детдомовцами на вокзале, до сих пор живы! А еще – образование получить. У них был настоящий культ образования! Я уже рассказывала, что мама в свое время сдавала экстерном экзамены в училище, чтобы получить диплом. Вот и отец, когда вернулся с фронта, сначала в вечерней школе окончил 8, 9 и 10 классы, а потом получил еще и музыкальное образование на курсах имени Н. Крупской в Москве». «Ага, – по-доброму засмеялась Анна Михайловна, услышав о вечерней школе, — у меня в доме тогда сразу два ученика было: Людмила – первоклассница и муж – в восьмом классе учился». «Ну и что, – заступилась за отца Людмила Ивановна, – зато он нам задачки помогал решать – в памяти же все свежо было!» Мы дружно рассмеялись, и я вдруг поняла: так оно и есть – это поколение действительно никогда не разменивалось на мелочи, всегда, как бы тяжело не было, стремилось сделать самое главное в жизни, а потому, наверное, за каждой строчкой их биографии, можно прочесть еще минимум десять…