Письмо с фронта

Так оно и вышло, за победу в той войне эти мальчишки

и девчонки рассчитались своими судьбами, мечтами, жизнями... Какой смысл теперь гадать, как могла сложиться жизнь каждого из них? Она сложилась так, как сложилась. Важно другое — они не озлобились, не пошли по наклонной, они остались такими же чистыми и даже чуть наивными, как и были. Война лишь поторопила их, обострив чувства, она заставила их говорить о том, о чем они

не решились сказать в мирное время. Жаль только, что

до кого-то эти слова дошли поздно, слишком поздно...

Занимаясь поисками материала о госпитале, располагавшемся в годы войны в школе №10, я случайно наткнулась на фронтовое письмо Алексея Береснева, написанное бывшей однокласснице Галине Мезенцевой.

«Галя, здравствуй! На днях я получил твое письмо, и мне вспоминаются слова одной песни: «Твои письма, читая не могу оторваться, и листы лишь листая, вспоминаю былое...» У нас нет с тобой ничего особенного в этом «былом», но твой образ, всегда живой и светлый, я ясно вижу перед своими глазами.

Галочка! Близится радостный час окончания войны, близится и день нашей встречи. Я еще не знаю, что принесет мне эта встреча, но я ее жду, Галя. Может быть, ты с кем-нибудь знакома близко или любишь кого, а может быть, твоя судьба находится вместе с судьбой другого. В мае месяце будет четыре года нашей разлуки, и эти четыре года относятся к такому возрасту, когда люди не могут жить без любви. Как я могу окончательно надеяться на тебя? Я могу только говорить о себе, ибо я жду нашей встречи и тебя, Галочка!

Интересно мне знать, когда у вас будут каникулы, ибо есть надежда нам с тобой встретиться. Мне обещают в конце февраля отпуск. О, как я хочу тебя видеть!

Пиши, Галя, как идут дела в твоей учебе и личной жизни. Томск — это город студентов и военной молодежи, очевидно, можно весело проводить время. До свидания. До скорой встречи, Галочка!»

Я держала в руках пожелтевший от времени, потертый фронтовой треугольник, подписанный красивым, четким почерком — весточку, дошедшую до нас из того далекого прошлого, и удивлялась, насколько честным, открытым и вместе с тем скромным было это поколение. К сожалению, я не смогла найти автора письма, но та женщина, которой оно предназначалось, живет в Гурьевске, я нашла ее и уговорила встретиться. Уговорила потому, что слишком тяжело ей вспоминать те годы и тех людей, многих из которых уже нет в живых...

Ничего особенного, как оказалось, у Галины Ивановны и Алексея в «былом» действительно не было. Они вместе учились в 10-м классе в школе №10. Алексей любил математику, был начитанным, с ним легко можно было поговорить, обсудить любую книгу. Галина обожала литературу. Именно начитанность Алексея и подкупила Галю, они сдружились и вместе готовились к выпускным экзаменам. Конечно, иногда думали и о будущем. Да что там иногда думали, они строили грандиозные планы...

О своих мечтах и планах шептались девчонки еще 18 июня 1941 года, когда собирались к шести часам вечера на выпускной бал, когда готовили праздничный стол, наглаживали светлые платьица, украшали волосы срезанными со всех комнатных цветов белыми бутонами. Кате, Дусе, Шуре, Геле, Лене — всем по цветку. Потом был праздник — играл патефон, все веселились, танцевали. Утром встречали в парке рассвет. Трава была мокрой от росы, и Галина, сняв праздничные белые босоножки, бежала по траве прямо в носках. Днем всем классом пошли к речке. День был жаркий, все смеялись, пели песни, фотографировались, цветы из волос девочек давно завяли, но кругом было столько молодой нежной зелени, ярких цветов — цветущих и готовых вот-вот распуститься...

А через два дня в самый разгар сибирского лета и самый ответственный момент в жизни этих молодых людей началась война — черная, страшная, незнакомая. «Словно железный занавес опустился, — вспоминает Галина Ивановна. — Что было — известно, а что будет дальше, никто не знает». Словно срезанные до времени бутоны из причесок девочек оказались вчерашние школьники. «Неужели из нашего класса никто не всплывет наверх, — напишет позже Галине ушедший на фронт одноклассник Виталий Стрепетов. — Все мы так и потонем в неизвестности?»

Известие о войне застало Галину дома. Она кинулась распахнуть окно, чтобы лучше расслышать доносившуюся из радиоузла информацию, в спешке опрокинула табурет... Из репродуктора доносились тревожные слова Молотова.

Назавтра у ДК был митинг, специально соорудили деревянную трибуну, там записывали в добровольцы. А вечером следующего дня провожали на фронт первых гурьян. Никогда в жизни, ни до, ни после этого дня, Галина Ивановна не видела такого столпотворения народа на улицах города и на вокзале. Добровольцы плотными рядами шагали по улице Ленина, рядом сплошным потоком шли остающиеся. Всё смешалось — одни плакали, другие плясали, где-то играла гармонь, кто-то обнимался перед долгой разлукой. И тут, по словам Галины Ивановны, почувствовалось — вот она, война — всенародная беда.

Стали уезжать на войну и мальчишки из класса Галины, Алексей Береснев получил направление в артучилище. Галина вместе с другими девочками пришла проводить их на вокзал. В последние минутки перед отъездом все отошли от Алексея и Галины, чтобы дать им возможность поговорить. Галина уцепилась руками за лацканы пиджака Алексея. Одна мысль стучала в голове: «Поцеловать его, что ли, хоть один раз в жизни... на прощанье... Он, наверное, ждет!»

Нет, не поцелует Галина Алексея, не так они тогда были воспитаны. Алексей тоже промолчит, скажет лишь напоследок: «Я найду тебя везде. Война кончится, я приеду в Сибирь, и все равно найду тебя». Вагон тронется и медленно-медленно поедет, Алексей протянет из окна вагона руку и Галина, ухватившись за нее, пойдет следом. Но не догнать ей поезда, как и не догнать своей судьбы с Алексеем — они не увидятся больше никогда...

Нет он не погибнет, даже будет писать письма Галине. За несколько месяцев до окончания войны придет то самое письмо, в котором Алексей рассказал о своих чувствах, о том, о чем они не решились сказать до войны... Теперь они оба имели на это право, ведь жизнь заставила их учиться и взрослеть по ускоренной программе.

«Мне 19, — делился Алексей с Галиной в 1943-м, — а в моем расчете есть мужики по 42 года. Но ничего, верят мне и в бой идут смело!»

Галина тоже окончила ускоренные четырехмесячные курсы кредитных инспекторов промбанка в Новосибирске, по распределению попала работать в Белово. Полтора года отработала по этой специальности, за это время окончила снайперскую школу — хотела пойти на фронт, чтобы бить фашистов. Только случайность не позволила ей сделать этого. Перед самым отъездом Галина упала и травмировала ногу. На войну ее не взяли. Тогда решила поступать в Томск на историко-филологический факультет. «Томск — город студентов, — писал Алексей, — очевидно, можно весело проводить время». «Жили действительно весело», — вспоминает Галина Ивановна. Наверно, только этот юношеский оптимизм помог им тогда выжить.

О том, как тяжело жили студенты в годы войны, даже со слов Галины Ивановны можно при желании написать книгу. В общежитии топили плохо, холод стоял жуткий. Зато крысам было все нипочем — они нагло расхаживали прямо по коридорам — жирные, злые.

Хлеба выдавали по 400 граммов в сутки на человека, к нему добавляли жиденький приварок, в котором плавали листья капусты.

Стипендия была 220 рублей. Когда ее получали, бежали на рынок, покупали поллитра молока на 30 рублей и пряник за 10 рублей. Все садились за стол, каждый ставил кружку с молоком, клал рядом пряник и медленно-медленно ели, растягивая удовольствие. Это был у девчонок праздник, настоящий пир.

Еще один пир вспоминает Галина Ивановна. Как-то с подружкой они, лежа на берегу Томи, услышали взрывы — кто-то глушил рыбу. Вскочили на ноги, смотрят, рыбка плывет по реке кверху брюшком. Наловили ее в платок и бегом в общежитие. «Девчонки! — кричат. — У нас пир. Рыба свежая!» Наварили ухи, наелись.

Как варили — тоже история. Чтобы не случилось пожара, в общежитии варить девчонкам запрещали. А они облюбовали комнатку в соседнем крыле общежития, брошенном из-за того, что там нечем было топить. Сами смастерили из обычного кирпича плитку. Выдолбили в нем бороздку, купили на рынке спираль, подсоединили шнур. Варить бегали ночью по очереди. Вот однажды пошла варить подружка Галины Оля. Приходит и говорит, что не кипит у нее картошка. Подождали еще — все равно не кипит. В чем дело не понятно. Решили сходить вместе, проверить. Пришли. Свет, вроде, есть, плитка исправна, вода чуть-чуть нагрелась, а не кипит. Решили еще подождать. Выходят из комнаты, Оля свет гасит. И тут Галину осенило: «Ты когда уходишь, свет выключаешь что ли?» «Выключаю!» — «А как плитка-то работать будет, если она к свету подсоединена?»

Я слушала Галину Ивановну и удивлялась, сколько у них было умения и смекалки.

Но желудки от плохого питания болели у всех. «Сидишь в библиотеке, — вспоминает Галина Ивановна, — прижмешь двумя пальцами желудок, чтобы не чувствовать боли, и дальше читаешь». Как-то Аня с физмата решила поголодать и не съедать свою норму хлеба сразу, а на следующий день съесть большой кусок. Так и сделала, а ночью от болей в желудке чуть не умерла. Лежала поперек кровати и ревела.

Когда закончилась война, Алексей сдержал свое слово и приехал в Гурьевск, чтобы найти Галину. Но она была в Томске, и выехать оттуда не смогла. И во время войны и после это было сделать очень сложно — поезда были переполнены. Но это еще полбеды. Чтобы получить разрешение на выезд и въезд в город, нужно было отстоять огромную очередь, пройти дезинфекцию.

Алексей уехал, так и не повидавшись с Галиной. В расстроенных чувствах она напишет об этом потом своей лучшей подруге Геле Ульяновой. Геля найдет нужные слова, чтобы утешить подругу, а вот слов, чтобы утешить саму Гелю не смог найти никто. Ее друг, один из трех отличников в классе, ее несбывшееся счастье и любовь Саша Пономарев погиб в боях за Сталинград. Всего два письма получила от него Геля, оба они были о любви. Саша знал, что может погибнуть, и поторопился открыть свои чувства, до войны-то он не решился сказать о них. А написал, когда было уже слишком поздно. Геля окончила институт, уехала в Алма-Ату, стала отличным преподавателем физики. Все, вроде, у нее сложилось, а вот замуж... замуж она так и не вышла.

Галина же стала женой Николая Нестеренко. Он после ранения и госпиталя приехал с другими ребятами учиться в университет, там они и познакомились.

Николай зашел в гости в комнату к девочкам, где жила Галина, увидел ее, как всегда читающую что-то. Девушка в тоненькой кофточке сидела у батареи и безнадежно пыталась согреться. Николаю захотелось сделать для нее что-нибудь приятное, он накинул ей на плечи тепленькую курточку, тихонько похлопал по плечу и, улыбнувшись в дверях, вышел из комнаты. С этого момента началась их дружба.

Через несколько месяцев, в апреле 1946 года, Николай предложит Галине выйти за него замуж, она согласится и отправится в загс, даже не предупредив родителей. Он не будет верить в свое счастье до тех пор, пока работница загса не выдаст им тоненькую серенькую бумажку, удостоверяющую то, что они теперь муж и жена. Потом у Галины и Николая родится первенец Борис. В месячном возрасте в сорокаградусный мороз привезут они его в Томск, и будут ютиться в крохотном закутке, выделенным им комендантом общежития. Несмотря на трудности, Галина все равно выучилась, стала хорошим учителем и до самой пенсии проработала в школе №10 города Гурьевска (наверное, работала бы еще дольше, если б не язва желудка — отголосок плохого питания в юности). Иначе, наверно, сложиться и не могло. Зря переживал Виталий Стрепетов, что никто из них не всплывет наверх. Шура Винникова из их класса стала депутатом городского совета, Алексей Береснев — научным сотрудником Московского института, Василий Козлов — работником юстиции Ленинска-Кузнецкого. Но это лишь несколько имен, а вообще они все, все до единого, кто не погиб в войну, стали настоящими людьми, классными специалистами, и не важно, что жизнь заставила их учиться и взрослеть по ускоренной программе, и что если б не война, по-другому могла сложиться судьба каждого из них, важно то, что они, пройдя столько испытаний, не замарали своих имен, не завяли, как те бутоны в волосах девочек, они распустились и окрепли всем бедам назло...